– Фил, подержи пока у себя, ладно?

Озадаченно моргает, потом до него доходит. Кивок.

– Хорошо.

Проход с платформы в вокзальный терминал почему-то закрыт, отзывается только на универсальный пропуск Фила. «Таможенника», который должен там сидеть на аусвайс-контроле, на месте, разумеется, нет – а в зале ожидания толпится нервный народ. Очень нервный. На нас при этом вроде особого внимания не обращают, смотрят на закрытые двери основного выхода, который на территорию Базы.

У каковых дверей валяются два трупа в орденской песчанке. Что трупы, практически стопроцентно; дырку во лбу и развороченную в упор грудь и отсюда вижу, может, если б сразу положили на операционный стол, какой-то шанс у второго и был, однако час спустя – их же небось постреляли «первой волной»… понятно, в общем, огорчительно, но понятно. Ну, что народ в стороне от убитых – ясно, ведь в основном тут наверняка мигранты из цивилизованных европейских стран, а хоть бы и из Австралии или Южной Африки, которые с точки зрения орденского деления по условным приемным сегментам тоже «Европа» (тема отдельная, мне известно само деление, но не причины «почему именно так»), там трупы на улицах тоже штабелями не валяются. Но почему никто не пытается бочком-бочком да наружу?

Через несколько минут снаружи двери и открывают.

– Не-е-е-ет!!! – отчаянный дружный вопль.

…по бетонному полу катятся железные шарики…

…прыгаю назад, изворачиваясь, чтобы приземлиться хотя бы на бок, однако еще до того срабатывают запалы, и взрыва я уже не слышу…

Поднимаюсь на колени, отряхиваюсь. Ушиб локоть и колено, в остальном невредим; в голове, конечно, еще шумит, но взрыв виноват или общий ор, не могу сказать с полной уверенностью. Кто-то уже наводит порядок, краткими армейскими командами распределяя «раненые на выход, живые направо». Чуть не спотыкаюсь о корзину, которой тут раньше не было – а в корзине заходится надсадным плачем сверток, перевязанный пышным красным бантом. Да кто ж с такой крохой переселяется в иной мир, массаракш, малышке небось и двух месяцев нету…

– Чшшш, маленькая, уже все кончилось, – покачиваю люльку. – Разбудили и напугали, да? Шум, взрывы, все боятся и мельтешат, а маленькой хорошей ребенке никто не уделяет внимания, да?

Беззубый ротишко закрывается, меня удостаивают мрачно-серьезного взгляда: а ты еще кто такой? И вообще, где мама-папа?

А правда, осматриваюсь я, где?

Массаракш. Очень похоже, что корзину метров на несколько от места взрыва мать и отпихнула, дочку спасла, а сама… массаракш, совсем девочка была, чуть не вдвое моложе меня… Надеюсь, что я ошибаюсь, но если это и правда она – есть в Новой Земле, практически на всех цивилизованных территориях, один очень правильный обычай. Если вдруг родители умирают, а дети остаются в живых – им мгновенно находится опекун, он же и новый родитель. Либо тот, кто спас, либо, если решение принято на уровне общины, кто-нибудь из «уважаемых граждан». Никаких указок партии и правительства, люди сами решают, а местные чиновники подобные дела оформляют в две минуты и вне очереди. В общем, детские дома и сиротские приюты для Новой Земли нечто из области заленточной литературы, не более… Здесь – орденская База, на которой детям по определению не место, так что если у крохи среди переселенцев родни не осталось – передадут на удочерение. А раз так… Пихнули корзину ко мне, значит, мое и будет.

Совпадение? Пусть так. Мы с Сарой в любом раскладе не намеревались останавливаться на одном ребенке. Не потому, что кто-то там заповедовал плодиться и размножаться, а просто так правильно.

Отряхиваюсь и осторожно вынимаю сверток из корзины, привычно уложив головку на локоть. Да, Ярик таким был месяца в полтора, что чуть больше двух заленточных, а девочки вроде мельче… хотя, какая разница-то.