— Пап, немцы! — оторвался Орест от перископа.

— Да они здесь каждый день глаза мозолят... Садись, чай стынет!

То была последняя их встреча. Теперь, спустя пять лет, Еремееву казалось, что отец привез его в дот, словно предчувствуя гибель, словно хотел показать сыну то место, которое станет его могилой... Отец крепко обнял, сказал на прощание какие-то простые, будничные слова:

— Дуй домой... Маме помогай... И на немецкий за лето нажми. Похоже, что скоро понадобится.

Через неделю началась война. В Гершонах разорвалось несколько шальных снарядов. Мама, как это у них было условлено с отцом, схватила легкие вещи и бросилась с Орестом в Брест на вокзал. Но последний пассажирский поезд уже ушел на восток...

Лейтенант Еремеев вчитывался в чужие строки: «Русские, однако, оказались достаточно хорошими солдатами, чтобы не растеряться от неожиданного нападения. На отдельных позициях дело доходило до ожесточенных боев... Обстрел штурмовыми орудиями был затруднен тем, что весьма прочные амбразурные сферические заслонки находились глубоко в стенах...»

Еремееву казалось, что он слышит бесстрастный голос человека, составляющего отчет: «Стопятидесятикилограммовый заряд, опущенный через перископное отверстие, разворачивал стены сооружения. В одном месте бетонная крыша была отброшена от дота и перевернута. Бетон растрескивался по слоям трамбования. Межэтажные перекрытия во всех случаях разрушались полностью и погребали под своими развалинами находящийся в нижних казематах гарнизон».

Орест сглотнул комок, подступивший к горлу, и взял новую страницу, механический голос деловито продолжал: «Защитная труба перископа имеет на верхнем конце запорную крышку, которая закрывается при помощи вспомогательной штанги изнутри сооружения. Эти запоры оказались роковыми для многих сооружений. Разбиваемые одиночной гранатой, а то и просто ударом приклада, они оставляли трубу незащищенной. Через трубу внутрь сооружения вливался бензин, уничтожающий гарнизоны «во всех случаях». Отчет подписал некто Ulrich von Zaff. Ульрих фон Цафф, как надо было теперь понимать, — один из тех, кто сжег отца в доте «Истра».

Метка! На наволочке было вышито U и Z. Он спит на подушках убийцы своего отца! Мысль эта сразу же показалась Оресту невероятной. Чепуха! Мало ли немецких имен и фамилий можно было придумать на U и Z?! Но ведь это и не инициалы фрау Нойфель. Белье чужое. Надо бы поинтересоваться, откуда оно?..

Капитан Сулай невзлюбил нового стажера с первого взгляда. Так, его раздражал рост новичка — Сулай сызмальства недолюбливал верзил; раздражала его и авиационная форма Еремеева, которую лейтенант не пожелал сменить на общевойсковую и щеголял в голубой фуражке с золотыми крылышками на тулье. С летчиками у Сулая вообще были сложные отношения. Перед войной у старшины погранзаставы Сулая курсант-авиатор отбил девушку, на которой Павел собирался жениться. И еще Сулай не мог им простить беззвездного неба сорок первого.

«У этого летуна на лице за версту видно: «Я — контрразведчик!» Такого зубра упустил! Пианист!»

В столовой, однако, пришлось с ним сесть вместе: свободное место оказалось лишь рядом с Еремеевым. Лейтенант приканчивал картофельные котлеты.

— Ну как бумажки? — спросил Сулай, чтобы разбить ледяное молчание за столом. — Что-нибудь интересненькое нашел?

— Нашел...

И тут Орест, сам того не ожидая, рассказал про отчет Ульриха фон Цаффа, про отца, про дот под Гершонами... Он рассказывал подробно, так как видел на хмуром лице Сулая непритворный интерес.

К концу рабочего дня капитан постучал в железную дверь и попросил прочитать ему те места, где речь шла о взломе перископных шахт...

...Да-да, все было именно так. Сначала на крыше дота раздался слабый, чуть слышный полуоглохшим людям взрыв. Потом пустая труба — перископ в нее еще не успели вставить — донесла в капонир удары железа по железу. Это сбивали, должно быть, не отлетевшую до конца броневую защелку.

Все, кто остался в живых, в том числе и политрук Козлов, с которым Сулай приполз из развалин заставы к ближайшему доту, собрались в правом капонире: левый был пробит бетонобойным снарядом. Сверху послышалось резкое шипение. Потянуло лекарственным запахом... Газы! Все, у кого были маски, тут же их натянули.

Козлов стрелял из спаренного с орудием пулемета. Снаряды кончились, шарнир заклинило, и политрук палил наобум, чтобы только показать — гарнизон еще жив и сдаваться не собирается. Кончалась лента. Зловещее шипение наверху усилилось...

Они спускались в подземный этаж, задраивая за собой все люки. Но газ проходил вниз по переговорным трубам, в которые не успели вставить газонепроницаемые мембраны.