Глава десятая

Деревянные ворота со скрипом открылись, разорвав полицейскую ленту, которой они были опечатаны. Том осторожно шагнул в небольшой внутренний дворик. Вокруг поднимались стены двухэтажного здания, оставляя наверху маленький клочок серого тяжелого неба.

Земля была покрыта битой черепицей и обломками кирпичей. Слева — гора песка с собачьими экскрементами, в которые кто-то наступил: все еще можно было различить большой отпечаток рифленой подошвы. В дальнем углу лежала гора мусора, наметенного туда ветром. Тому показалось, что там лежит использованный презерватив. Он в ярости мотнул головой. Рафаэль заслуживал лучшей участи.

— Сюда.

Марко Гильес протиснулся мимо него и вышел на середину дворика. Том замешкался, чтобы закрыть за собой ворота. Стояла жаркая для этого времени года погода — это было чересчур даже для климата Испании, и он пытался отлепить футболку от тела, чтобы хоть как-то освежиться.

Гильес был одет словно участник третьесортного мюзикла пятидесятых годов — синие фланелевые брюки, светло-зеленая куртка и кремовые ботинки, нуждавшиеся в чистке и полировке. У него было вытянутое бледное лицо; маленькие мутные карие глаза разделял большой, невероятно тонкий нос, отбрасывавший длинную тень, словно солнечные часы. Рыжие от природы волосы и бородка были покрашены черной краской, в результате чего получился насыщенный коричневато-красный цвет, менявший оттенки в зависимости от освещения.

— Здесь…

Эффектным жестом он указал на дверной проем. Ногти на его руке были обгрызены, кутикулы покрыты заусенцами и запекшейся кровью. Том поднял глаза и увидел по обеим сторонам двери дырки от гвоздей, от которых на землю спускались запекшиеся следы крови. Кровавые пятна были обведены мелом, образовав линию, напоминающую лассо.

— Причина смерти — асфиксия. — Гильес сверился с бумагами, лежавшими в маленькой кожаной сумке. Он говорил с заметным испанским акцентом. — Вес тела, повисшего на гвоздях, не дал ему дышать. Это случилось всего за несколько минут. — Он провел рукой по бородке, против роста волос, словно трепал кошку.

— Вот почему римляне прибивали и ноги тоже, — бесстрастно заметил Том. — Чтобы распятые не могли подтянуться и сделать вдох. Это удлиняло страдания.

— Значит; могло быть и хуже? — В голосе Гильеса послышались заинтересованные нотки. — Ему повезло?

— Его распяли, Марко, — огрызнулся Том. — Пригвоздили к дверной коробке во дворе, полном собачьего дерьма и использованных презервативов. Думаешь, ему повезло?

Он отвернулся и в ярости уставился на открытую дверь. Та малая его часть, которая все это-время с надеждой кричала, что Рафаэль не мог умереть, что это все какая-то нелепая ошибка, замолкла. Именно здесь закончилась жизнь Рафаэля, угасла с последним судорожным вдохом. Он почти пожалел, что не остался дома по совету Доминик.

Они долго молчали. Гильес, медленно двигая челюстью, словно пережевывая что-то, ждал, пока Том заговорит.

— Хочешь посмотреть фотографии? — спросил он в конце концов, протягивая Тому папку.

— Нет. — Том с отвращением отвернулся, представив себе, как Гильес в детстве одну за другой отрывал лапки крабам и смотрел, как они тщетно барахтались на дне корзинки. — Просто расскажи, что написано в заключении.