Книги

Значит, ты жила

22
18
20
22
24
26
28
30

— Андре!

Я бормотал ее имя, как бы посылая его в беззвездное небо за окном, но оно возвращалось, камнем падая мне на сердце, будто было слишком тяжелым, чтобы преодолеть темный прямоугольник, зияющий наверху.

— Какой же ты была, Андре? Почему на протяжении многих лет ты заставляла меня верить, что ты — покорная терпеливая супруга? Почему не взбунтовалась, раз и ты не могла вынести бремя нашего совместного существования?

Я вздрогнул от скрипа дверей. На пороге, засунув большие пальцы за ремень, стоял ночной надзиратель и хмурил брови.

Он смотрел на меня, а я все стоял на табуретке, не зная, что ему сказать. Меня душили рыданья.

— Эй, Сомме, вы что, спятили!

Я спрыгнул на пол, подошел к кровати и бросился ничком на постель.

— Что с вами? — спросил надзиратель равнодушным тоном.

За годы службы ему наверное не раз приходилось наблюдать заключенных, которые вели себя необычным образом…

Я промолчал. Надзиратель закрыл дверь, проворчав:

— Не мешайте по крайней мере дрыхнуть остальным!

Я весь горел, и этот жар вызывал в моей памяти воспоминание о нашем с Андре прежнем совместном тепле. Подушка словно отражала мое дыхание, я ощущал его на своем лице. Мне почудилось, будто я различаю дыхание Андре.

* * *

Когда назавтра пришла Сильви, я как раз вернулся с прогулки. В этот день мне посчастливилось увидеть солнце, взобравшееся на край тюремной стены. После кошмарного пробуждения посреди ночи я больше не сомкнул глаз, и постепенно печаль у меня в душе становилась все сильнее.

Сильви, напротив, выглядела взвинченной, даже веселой!

Ее оживление составляло контраст с моим подавленным настроением.

— Похоже, вы не в лучше форме, Бернар? Она понижала голос, произнося мое имя.

Для нее это было нечто вроде запретного плода, который она вкушала с ужимками примерной девочки, изображающей свободную от предрассудков девицу…

Она знала, что я убил свою жену, и она меня любила! Я никак не мог поверить в такое. Это было настолько неожиданно, настолько невероятно! В детстве она была прилежной ученицей. Выросла в семье, придерживающейся строгой буржуазной морали, и вот ее угораздило втюриться в первого же преступника, которого она должна была защищать.

— Я… Я плохо спал.

— Мой бедный друг…