Не изменяя себе, Гаврилова прилежно гадила в очередной прекрасный день. Медленно вышагивая по ступенькам и кривя острый нос. Как она умела.

– Тогда я без зазрения совести помоюсь твоей мочалкой. Если вместо нее ты не впихнула в сумку двадцать шестой лифчик.

– Ха-ха. Слушай, я сказать хотела. Мы же здесь команда, да? – В ее голосе послышались заискивающие ноты, Смоль едва сдержала огорченный смех. Разве существовали такие люди? Без зазрения совести топтали, опускали, давили, а потом невинно хлопали ресницами и клялись в вечной дружбе. Все, что «до» – лишь глупая шутка. Только помоги. Подтверждая ее мысли, Надя продолжала ровным голосом: – Я тут смекнула, фотографии к научной работе были бы кстати. Будешь распечатывать, на меня продублируй.

И будто само собой разумеющееся, она хлопнула Смоль по плечу. Стало мерзко, настолько до смешного тошно, что Катерина не сдержала порыва сбросить чужую руку. Терпение дало трещину, и ей на мгновение показалось, что она действительно не осилит месяца в одном доме с Гавриловой. Методично сотрет этот макияж вместе с кожей о сосновые доски пола. Сколько бы Катя ни убеждала себя, что выше подобного, – в присутствии Нади подушечки пальцев начинало немилосердно печь.

– Не могу поверить, она действительно серьезно… – Смоль потрясенно покачивала головой. Перед тем как развернуться и пойти к дорожке широким шагом, она повысила голос ровно настолько, чтобы стоящая за спиной студентка слышала каждое ее слово. – Нет, Гаврилова, я штатным фотографом не нанималась. Давать кому-либо снимки сугубо моя инициатива. Ты в этот кружок не входишь.

Оставаться на холме и дальше не было смысла, видневшаяся внизу деревня оживала после ночного сна, манила. Громко кудахтали куры, будто пытаясь наговориться впрок, лаяли собаки и низко мычали коровы, отбивая хвостом первых весенних мух.

Вчера эти дома казались неприветливыми, одичалыми и холодными, а сегодня они оживали. Через заборы вяло переругивались соседи, истошно рыдал кем-то обиженный ребенок, хохотали мальчишки, а пожилые мужчины добродушно улыбались в бороды, покуривая самокрутки, развалившись на скамейках. И эта картина ее поразила. Разве не эти дома Смоль мысленно посчитала нелюдимыми, почти проклятыми? Вчерашние мысли заставляли стыдиться, она слишком хорошо их помнила: в этих срубах жили лишь старики. Суеверные, пропахшие болезнью, от нее заразившиеся и скверным характером. Страшные узловатые пальцы в пигментных пятнах, злые бесцветные глаза… Они ненавидели мир и людей за то, что остались забыты здесь. Одиноки. А разве можно было рассчитывать на другую картину? За что тут цепляться молодежи, для чего оставаться в столь далеком от цивилизации месте? С пригорка Катя так четко видела девчонку с длинными толстыми косами – лет шестнадцати, не более. Ее нагнал друг, воровато оглянулся и мазнул губами по девичьей щеке. Та пошатнулась, пытаясь скрыть смущение за причитанием, замахнулась коромыслом, а он с гоготом понесся на вторую улицу, цепляясь пальцами за попадающиеся деревья.

Сколько раз эту дикую деревню пытались расформировать? Ни медицины, ни образования, ни-че-го. Но люди словно проросли корнями в эту землю. Отказывались от деревень поближе, от квартир в серых многоэтажках, не соблазнялись магазинами в двух шагах и проездными в троллейбусах.

Так живо и ярко… Кате захотелось почувствовать, понять: какую свободу давало это место? Чем так завораживало? На душе было легко, когда она быстрым шагом спускалась по тропинке, делая резкие выдохи через нос и жадные вдохи ртом. Быстрее, быстрее, пока ноги по инерции едва не переходили на бег. Она спешила к повороту, за которым начиналась третья улица. Вчера ребята совершенно не обратили на нее внимания. Существовало лишь два ряда домов и широкая дорога, по которой они волокли ноги до дома старосты.

В мыслях Катерина поставила пометку по необходимости нарисовать план деревни. Пронумеровать каждую избу. Так они сумеют опросить всех, не повторяясь и не надоедая жителям, – к дружелюбным и лучистым можно наведаться вновь, дома с хмурыми молчунами не тревожить. Первые две избы стояли тихие и сонные, лишь заливались лаем собаки, увидевшие незнакомку. Шагая вдоль забора, Смоль в насмешливом укоре дула щеки и покачивала головой, но животные на флирт не поддавались, обругивали так же самозабвенно. У третьего дома ей повезло. Уже на подходе Катя услышала мерный стук топора о колоду и детское бессмысленное гугуканье. За пышными кустами сирени, примостившейся вдоль забора, прятался аккуратный милый домик. На ставнях витиеватыми завитушками красовалась выкрашенная в солнечно-желтый резьба старославянских оберегов, в такой же цвет покрасили и двери.

Недалеко от порога несмелыми шажками подкрадывалась к разгребающей землю курице маленькая девочка. Полтора года, не больше – розовые щеки, азартный огонь в глазах и широкая улыбка с восьмью резцами, клыки у нее явно запаздывали.

Шажок, второй, и по воздуху ударил звонкий воинственный клич. Курица с возмущенным квохтаньем сорвалась с места, и малышка восторженно захохотала, неуверенно нагоняя почти удавшуюся жертву. У забора навык ходьбы подвел ее, и она споткнулась, неловко заваливаясь на бок. Смоль успела повиснуть на заборе, хватая ребенка за воротник ярко-алой куртки. Девочка сначала болталась на чужой руке, упираясь ладошками в землю, затем громко выдохнула, выровнялась и продолжила свой путь, неблагородно игнорируя спасительницу. Удары топора прекратились, и из-за угла дома выглянула, проверяя ребенка, молодая девушка. Распаренная и раскрасневшаяся, в легкой свободной кофте с глубоким вырезом и выбивающимися из косы шоколадными прядями, липнущими к влажной шее. Не ожидая увидеть незнакомку, она дернулась и тут же с досадой расхохоталась, неловко махнув ладошкой:

– Ой, здравствуй. Яська, опять на ко-ко охотишься? Смотри, выйдет петя, клюнет прямо в нос. Меня Соней звать.

Виновато улыбаясь испуганной селянке, Катя проследила взглядом за топающей дальше вдоль забора малышкой. Представилась и замялась. Разговор увяз. Ей было тяжело заводить знакомства, Смоль не обладала той смелостью и эмпатией, которой с легкостью пользовался Бестужев. Люди не были для нее открытой книгой, в каждую приходилось вчитываться, разгадывать. Решившись, она вновь заговорила:

– Давно охоту ведет?

– Да как ползать научилась, то за котом, то за курами. Дважды на Шарика покушалась, но он хитрый. В будку ныряет и проход задницей закрывает. Улюлюкай на здоровье, не доберешься. – Хохотнув, девушка откинула косу за спину и вернулась к углу дома. Катя и не приметила сразу торчащую ручку топора, у самой стены стояла колода. Пройдясь вдоль забора, она остановилась у калитки, пока Соня возвращалась к своей работе. Поставила бревно, придержала рукой и опустила, мерно замахиваясь над головой. Коротко засвистело лезвие, разбивая бревно на две ровные половины. Одна слетела, вторую девушка поправила и вновь замахнулась, продолжая беседу. Ровно, словно крестиком вышивала, а не выполняла мужскую работу. – А ты, значит, из группы ребят? Василек рассказал. Нервничал, покоя себе найти не мог, он у нас такой, со странностями.

Вспоминая Василько, Катя невольно передернулась, выдала резкий кивок, нервно соглашаясь с очевидным. Вести в маленьких селениях разлетались быстро. Неожиданный приезд незнакомцев явно всех взволновал.

– Да, пробегаюсь по домам, вдруг кто что интересное расскажет. Чернава вчера здорово страху навела, всю ночь кошмары видела.

– Аккуратнее с ней. – Мимолетный взгляд, брошенный из-за плеча, погнал по спине мурашки, стало неловко. – А интересное, это с какой стороны посмотреть, ты заходи, садись на скамейку.

Ее не нужно было приглашать дважды. Катерина быстро скользнула через калитку, надежно запирая ту с другой стороны на крючок, обогнула торопящуюся за курами Ясю и присела на край скамейки. Рядом стоял круглый низенький столик, на нем кувшин с водой – похоже, хозяйка периодически пила, чтоб работа шла легче. А может, пить просил ребенок. Тут же на тарелке лежала половинка яблока, на которой четко виднелись меленькие отпечатки зубов: по четыре сверху и снизу. В руках Сони уже было новое бревно – аккуратные узкие поленья она складывала в тележку рядом.