– Это ужасно! Да-да! В этой стене скрывается та ужасная тайна!

Когда я рассказал, как мой старый дядя прогнал призрака, бедняжка глубоко вздохнула, будто с души ее упал тяжелый груз. Откинувшись назад, она закрыла лицо руками. Только теперь я заметил, что Адельгейда нас оставила. Я давно уже закончил свой рассказ и, поскольку Серафина все еще молчала, тихонько встал, подошел к инструменту и попробовал вызвать легкими аккордами успокоительную мелодию, которая могла бы вывести ее из глубокой меланхолии. Вскоре я запел так тихо, как только мог, один из религиозных гимнов аббата Стефани. Полные печали звуки «Occhi, perche piangete»[17] пробудили баронессу от ее мрачных грез, и она слушала меня, кротко улыбаясь, со сверкающими на глазах слезами облегчения.

Как случилось, что я упал перед ней на колени, что она склонилась ко мне, я обвил ее руками и на губах моих вспыхнул долгий жаркий поцелуй? Как случилось потом, что я не лишился рассудка, когда почувствовал, как она нежно прижала меня к себе, а я выпустил ее из объятий и, быстро оторвавшись, вернулся к фортепьяно?

Баронесса сделала несколько шагов к окну, потом обернулась и подошла ко мне с почти надменным видом, который вовсе не был ей свойствен, и сказала:

– Ваш дядя – самый достойный человек, которого я знаю, он ангел-хранитель нашей семьи. Пусть он вспоминает меня в своих молитвах!

Я не мог проронить ни слова, губительный яд, который я вкусил с ее поцелуем, разлился по моим жилам… Тут вошла Адельгейда и посмотрела на меня удивленно, с какой-то двусмысленной улыбкой, за что я готов был убить ее. Баронесса протянула мне руку и сказала с невыразимой кротостью:

– Прощайте, мой милый друг! Прощайте еще раз! Помните, что, быть может, никто лучше меня не понимал вашу музыку. Эти звуки еще долго будут звучать в моей душе.

Я пробормотал какую-то нелепицу и проскользнул в свою комнату. Старик уже спал. Я вошел в залу, бросился на колени и стал громко плакать, призывая возлюбленную, – словом, полностью предался охватившему меня любовному безумию, и только громкий возглас проснувшегося дяди: «Тезка, ты, похоже, помешался! Или снова борешься с волком?» – лишь этот возглас заставил меня вернуться в свою комнату, где я улегся в постель с твердым намерением увидеть во сне Серафину.

Было уже за полночь, когда я, засыпая, расслышал отдаленные голоса, беготню на лестницах и хлопанье дверьми. Я прислушался и различил шаги, доносившиеся из коридора, потом распахнулась дверь в залу, и вскоре постучались к нам.

– Кто там? – спросил я громко.

Тогда кто-то воскликнул:

– Господин адвокат, господин адвокат, проснитесь!

Я узнал голос Франца, и, когда я поинтересовался: «В чем дело, в замке пожар?» – старик проснулся и крикнул:

– Где горит? Где опять началась эта проклятая игра?

– Ах, вставайте, господин адвокат, вставайте, – проговорил Франц, – вас зовет господин барон.

– Чего он хочет? – спросил почтенный старик. – Разве он не знает, что адвокаты тоже спят!

– Ах, – взволнованно воскликнул старый слуга, – вставайте же, дражайший господин адвокат, госпожа баронесса при смерти!

С воплем ужаса я вскочил с постели.

– Отвори Францу дверь! – крикнул мне дядюшка.

Я, совершенно обезумев, метался по комнате, не находя ни ключа, ни дверей. Старик вынужден был мне помочь. Франц вошел бледный, расстроенный и зажег свечи. Едва мы успели набросить на себя одежду, как уже услышали в зале голос барона: