Может быть, проглоти он свою гордость и позвони Миён, она бы рассказала ему про бусину. Может, если бы девушка не соврала и не сбежала, они могли бы что-нибудь исправить. Может, если бы Миён дала ему умереть, хальмони до сих пор была бы жива.

Так много «может» – и все они абсолютно бессмысленны. Ничто уже не изменит того факта, что хальмони умерла, а он остался жить. Всем сердцем Джихун желал, чтобы было наоборот.

Миён отвечала за стол с поминальной едой. Считалось невежливым уйти, не отведав рис, суп или панчхан[109]. Для удобства девушка носила с собой поднос, на который складывала грязные тарелки. Больше она ни о чем думать не могла. Даже Сомин, которая тоже занималась поминальным столом, не возмущалась по поводу присутствия и помощи Миён.

Мать Джихуна была одета в традиционный ханбок, а ее волосы были подвязаны белой веревочкой. Бледное лицо осунулось. Она стояла рядом с Джихуном и здоровалась со всеми гостями, в то время как парень смотрел прямо перед собой – мимо матери, мимо скорбящих. Он был всего лишь мальчишкой, и он лишился всего, что любил.

На глаза навернулись слезы, но Миён их сдержала. Здесь не было места ее горю.

После того как все ушли, Миён еще некоторое время сидела, наблюдая за недвижимыми статуями Джихуна и его матери. Парень выглядел совсем как молящийся в церкви – голова опущена, и лисица видела только черную копну волос на его голове.

– Можешь уже идти, – заговорил Джихун.

Мать не ответила. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

– Я сказал, ты можешь идти. – Голос юноши эхом отдавался от стен пустой комнаты.

Мать снова промолчала.

Джихун наконец поднял голову.

– Ты что, не слышала?

– Она была моей матерью, – тихо, но твердо произнесла женщина.

Джихун сжал кулаки.

– И когда это ты стала благочестивой дочерью? Когда хальмони на износ работала, чтобы меня прокормить? Или когда ты бросила ее гнить в больнице?

– Джихун-а, прекрати, – схватила его за руку Миён, но парень тут же вырвался.

– Скажи, – обратился он к матери. – Скажи, когда тебя заботила ее судьба?

Женщина наконец повернулась к нему, и ее лицо было спокойно, как озеро.

– Я знала свою мать задолго до твоего рождения. И ты понятия не имеешь, какое место она занимала в моем сердце.

– Ты говоришь так, точно она давным-давно умерла. Но она была жива. Все это время она была жива! И продолжала бы жить, если бы ты только… – Джихун смолк. Он тяжело дышал.