Согласно собственному толкованию Фрейда, включенному в «Толкование сновидений», основной смысл сна об инъекции Ирме заключался в его желании избавить себя от любой ответственности за симптомы, которые продолжали наблюдаться у пациентки. Если бы они не прекратились, то это, вне сомнения, означало бы наличие какой-то органической патологии. Такое избавление от ответственности требовалось Фрейду, чтобы заказать несомненность своей профессиональной добросовестности. Для этого он перевалил все вину на своего друга Отто (доктор Оскар Рие), который в беседе с Брейером, по-видимому, критически отнесся к результатам лечения Ирмы, к тому же, как мы знаем, он еще и «жаловался» на Фрейда в письме к Флиссу от 12 июня. В своем сне Фрейд поставил в неловкое и глупое положение также и М. (Брейера). В ассоциациях Фрейда появился и образ Флисса. При этом в сне сложились две группы людей, к которым Фрейд питал противоположные чувства. Первая группа состояла из всех тех, кто «не знал», кто ставил глупые диагнозы; кто, как «Отто», делал инъекции грязными шприцами; кто, как М., во время осмотра пациента произносил дурацкие замечания. Вторая группа включала лишь одного человека – его друга Флисса. Его «суждения» Фрейд вспоминал «с удовлетворением» всякий раз, когда «ощущал, что к его взглядам не прислушиваются». Он понимал Фрейда и «играл большую роль» в его жизни; «обладал специальными знаниями о последствиях заболевания носа и его полостей»; к тому же он привлек внимание Фрейда «к некоторым весьма примечательным связям между носовыми раковинами и женскими половыми органами». В ассоциации Фрейда вошла и его озабоченность состоянием Флисса, который страдал от гнойного ринита, способного привести к заражению крови.
Фрейд также упомянул, что настоял на осмотре Ирмы Флиссом, чтобы исключить вероятность того, что ее симптомы являются следствием патологии области носа. Связь всего этого с эпизодом Эммы указывает на то, что основным желанием Фрейда, выразившимся в сне об инъекции Ирме, было стремление снять ответственность
24 июля 1895 г. Фрейд открыл «загадку сновидений». В тот день он написал Флиссу, не упомянув ни о сне, ни о его анализе.
«Ты настоящий дьявол! Почему ты не пишешь мне? Как ты? Неужели тебе больше неинтересно ничего из того, что я делаю? Что там с носом, менструацией, родовыми схватками, неврозами, твоей дорогой женой и плодом? В этом году я все-таки нездоров и должен приехать к тебе. Что же произойдет, если волей случая мы останемся здоровы на целый год? Неужели мы только друзья по несчастью? Или же мы хотим делиться друг с другом и впечатлениями более спокойного времени? Где ты проведешь август? Мы очень уютно устроились на «Небесах»[86].
Сердечные поклоны, твой
Фрейд, который позже отмечал, что судьба и случай определяют развитие любого индивидуума, в этом письме назвал Флисса словом «demon» (dainon – по-гречески еще «судьба», «рок») – то есть сравнил его с той силой, которая управляет нами согласно своим законам и от которой невозможно ускользнуть[87]. Однако – повторимся – он написал это письмо в тот день, который впоследствии торжественно провозгласил днем своего великого открытия.
Фрейд завершил очередной этап своего жизненного пути истолкованием сна об инъекции Ирме и написанием этого письма. Он вступил в новый этап ярким, пытливым, но отягощенным проблемами человеком. Отныне он знал, что, какие бы злоключения ни готовило ему будущее, он кардинально изменил свои воззрения на человеческую жизнь и до известной степени даже ход ее событий. Всякий раз, когда его обуревали сомнения, он мог положиться на анализ сновидений, который вновь и вновь подтверждал его открытия. Однако сформулировать свои идеи в полной мере он смог лишь через четыре года на страницах «Толкования сновидений».
Фрейд утверждал это неоднократно. Вот письмо к Юнгу, которое он написал 2 сентября 1907 г.:
«Я мог бы… рассказать Вам… о долгих годах благородного, но мучительного одиночества, начавшегося с тех пор, когда я впервые увидал первый отблеск этого нового мира; о том, как мои ближайшие друзья теряли интерес к моим изысканиям и переставали меня понимать; о периодах тревоги, когда я сам полагал, что заблуждаюсь, и тревожился о будущем моей семьи: о постепенно растущей во мне убежденности, которая цеплялась за толкование сновидений как за скалу в бушующем море, и о той спокойной уверенности, которой я в конечном итоге достиг…»
Очевидно, что в 1895 г. Фрейд еще не достиг этой «спокойной уверенности».
Толкование первого сна оказалось не только важной вехой на пути развития психоанализа, но выступило и в качестве важного средства самоанализа Фрейда. Несмотря на то что сон об инъекции Ирме предполагал отсутствие каких-либо враждебных чувств Фрейда к Флиссу и не допускал никаких сомнений в его невиновности и «величии», эти чувства и сомнения присутствовали в его подсознании. Отныне Фрейд уже отчасти сознавал, что именно он нащупал путь к решению великих загадок бытия, тогда как Флисс все глубже и глубже погружался в трясину пустого умствования. Твердая уверенность в том, что теперь в его руках оказался мощный инструмент для дальнейших изысканий, стимулировала Фрейда продолжать самоанализ с тем, чтобы углубить свое понимание законов функционирования психики. Неизбежный распад переносоподобного элемента его отношения к Флиссу происходил медленно и непросто. Такая болезненность этого процесса была связана с тем, что данный распад осложнялся рядом внешних обстоятельств. Это и привело в конечном итоге к полному разрыву отношений с Флиссом.
Та роль, которую сон об инъекции Ирме сыграл в личной жизни Фрейда, ничуть не умаляет его значения в истории психоанализа. Тогда Фрейд впервые обнаружил, что каждый элемент явного содержания сна имеет определенный смысл, а скрытое содержание сна можно выявить с помощью свободного ассоциирования по каждому из них. В связи с этим сном Фрейд также открыл и описал деятельность сновидения. В ее рамках используются механизмы сгущения и смещения, позже описанные им в качестве типичных психических процессов в области бессознательного (или «Оно»).
Вместе с тем Фрейд тогда еще не разбирался в вопросе перенесения, особенно негативного перенесения и соответствующих защит, задействованных при формировании сна.
Фрейд не упомянул своего важного открытия деятельности сновидения в письме от 24 июля 1895 г. и лишь едва намекнул на него в письме от 6 августа 1895 г. Он берег новости к их «конгрессу», надеясь, что лечение Флиссом его носа оставит ему достаточно сил, чтобы он сумел о них рассказать.
Как обычно, интенсивнейшие творческие усилия сменились упадком активности, однако Фрейд сумел избежать депрессии. 16 августа он писал: «Сбор грибов определенно много полезнее для здоровья [чем психология]».
В это же письмо вошел и «лейтмотив», впоследствии выражавшийся все более отчетливо. Речь идет о соединении в один образ Иакова, борющегося с Ангелом, и Моисея, увидевшего обетованную землю лишь издали, с горы.
«Вскоре после того… как одно из предгорий оказалось покорено, я увидал перед собой новые трудности и усомнился, что у меня хватит дыхания, чтобы преодолеть их».
Несмотря на то что из контекста (предыдущего предложения) следует, что Фрейд имел здесь в виду свою работу над «Психологией», в нем содержится и намек на сохраняющуюся у него одышку и временную неспособность ходить по горам.
В сентябре 1895 г. Фрейд посетил Флисса в Берлине. На обратном пути в Вену прямо в поезде он принялся писать «Проект научной психологии», закончив его за несколько недель. Несмотря на то что это был лишь эскиз, сейчас, по прошествии более чем семидесяти лет, мы начинаем понимать подлинную меру его значения.
К сожалению, в этот раз Фрейд снова позволил Флиссу прооперировать свою решетчатую кость. Неудивительно, что в письме от 23 сентября 1895 г. Фрейд не только отчитался о прогрессе по «Проекту научной психологии» и упомянул о появлении новых доводов в пользу своих открытий по деятельности сновидений, но и пожаловался на заметное ухудшение самочувствия!