– Да. С рождения меня учили трём языкам: аглицкому и немийскому.

– Одного не пойму: почему же тебя скрывают?

– Я не наследный принц, мне огласка ни к чему, – и он улыбнулся как-то чересчур довольно.

– То есть ты совсем-совсем не хочешь стать королём?

– Жу, я открою тебе один секрет: никто не хочет. Я – тем более. Я могу заниматься тем, что мне нравится, и даже жениться по любви. Моему старшему брату повезло меньше: его с младенчества готовят надеть кандалы власти.

– Кандалы? В простонародье все только и мечтают пожить, как короли.

– Уверяю тебя, это самые настоящие кандалы. Короли в свою очередь мечтают пожить без груза ответственности на плечах.

– Даже ты?

– Даже я. Если с Родериком что-то случится, его место займу я, – Ден поморщился. – И я должен быть готов к этому.

– И всё же тебя отпустили учиться?

– Им пришлось меня отпустить. Жена отца считает, что это из-за меня она никак не может родить. Думает, я травлю её зельями. Поэтому самое лучшее, что они могли для себя сделать, – это переключить меня на другую цель, подальше от дворца.

– Ты действительно травил свою мачеху?

– Нет. Она просто пьёт отвар калины для нормализации давления, а от него случаются выкидыши. Но я намекнул, что причастен к её беде, чтобы она не подумала лишать меня академии.

– Жестоко...

– Присцилла тоже далеко не агнец божий. В мире власть имущих всё пропитано жестокостью, а вовсе не родственными чувствами. Иные люди не задержались бы долго на престоле.

Писцилла... Это сокращение от «преступная бацилла» или «пресмыкающаяся сцилла»? Как ни крути, а смысл один. Как говорится, хорошего человека Присциллой не назовут.

Так, что это я тут по имени сужу? Это ещё вопрос, назовут ли хорошего человека Жупердильей... Уж лучше Присцилла. Так что молчим в платочек.

– Но вы же семья... – озвучила я.

– Семья? О, перестань, – Ден как-то горько махнул рукой. – Помню, в детстве к нам в летнюю резиденцию в Бреджике приехал брат мачехи Персиан. Он сразу с нами поладил, и мачехе это так не понравилось, что, когда мы собрались ехать в горы на пикник, она велела запереть ворота и не выпускать нас. С тех пор Персиана мы больше не видели.

– Мне жаль, что ты рос без материнской любви.