— Тогда это сделаем мы, и я не буду милосерден, как мог бы её отец, ведь я не целитель и не знаю, куда нанести удар, чтобы не было больно, чтобы смерть наступила мгновенно, — улыбаясь по-садистски, выворачивая тем самым душу у отца наизнанку. — Ты отдашь то, что не принадлежит тебе, для бога Амон-Ра.
— Если фараон узнает… — прошептал тот, уже понимая, что, пока его послание долетит до царя, его дочери уже не будет в живых.
— Фараон далеко и к тому же вне себя от радости, что его отец покинул этот бренный мир, глупец даже не догадывается… — Косей ухмыльнулся собственным мыслям, замолкая, не делясь своими планами. — Сделай это сегодня ночью, таинство проведу я, ты и твой храм устоит, Амон-Ра отблагодарит тебя, не тронув, ты будешь жить и служить своему богу.
— Я сделаю всё, что ты просишь меня, Косей, великий жрец великого Амон-Ра, сам, помощники мне не нужны, — склонился перед ним Камазу.
Когда он вновь посмотрел на Косея, его лицо было бледным, как будто в нём уже исчезла жизнь, как будто он умер в тот момент, когда согласился убить дочь.
Сумерки Древнего Египта. Завеса Анубиса.
Инпут тщательно выводила на руках узоры, теряя терпение и внушая самой себе, что это всё необходимо для наведения красоты и лоска.
«Если я его снова увижу… — улыбнулась, скрывая блаженное выражение лица от других девочек, готовящихся к обряду инициации очередной жрицы, рука дрогнула, зазвенев частыми браслетами из золота. — Я бы так хотела пасть ниц перед ним, уж я бы не задрожала, как те глупые курицы, когда их ведут за завесу, вот бы как-нибудь подсмотреть, что там… Четыре весны — это так долго, ждать долго, а вдруг он найдёт себе пару, полюбит земную жрицу, ведь это возможно или нет? Ведь это единственный бог, у которого нет спутницы, Бастет не в счёт, она ветреная богиня, он любит одиночество, или я чего-то не понимаю… Ну что там, за пеленой, куда уходит новая жрица, куда потом исчезает? — вопросы роились в юной голове совсем неюные. — Хоть бы одним глазком…»
— Девочки, готовы? — в помещение вошла их наставница, и девочки, стараясь не организовать давку в дверях, по парам вышли из приготовительного помещения.
Юные помощницы вышли в широкий коридор с красочными рисунками, ярко повествующими о том, как Анубис судит человека, как определяет судьбу, как просит богиню мудрости Маат помощи в этом, как заботится о каждой душе, стараясь проводить каждого в страну Осириса, как оплакивает каждую душу, если она не смогла пройти в Вечные врата.
— О, великая мать Исида, благодарю тебя, что когда-то ты спасла маленького Анубиса, — благоговейно прошептала девочка, в который раз рассматривая рисунки на стенах.
Бойкой стайкой они вбежали в огромный зал, по периметру которого стояли огромные медные светильники в дыму курящихся ароматных трав. Инпут радостно улыбнулась, она любила ту светлую атмосферу приготовления жрицы для бога справедливости. Наставницы раздали им в руки по маленькой зажжённой свече, и девочки стройным хором благозвучных голосов затянули благодарственные песнопения. Где-то в глубине залы заиграли систрум** и ручные барабаны, ловко складывая ноты в торжественную мелодию.
Исподлобья Инпут взглянула на введённую в залу и поставленную перед завесой девушку в тонкой рубашке, не скрывающей всех соблазнительных изгибов тела.
«Дрожит», — презрительно заметила дочь жреца, но всё же не смогла не признать томной красоты девушки.
Она увидела, как, откинув на секунду полог, из священного места вышел Камазу с перекинутой через плечо шкурой леопарда с клеймом Анубиса в виде анха. На вытянутых руках он поднял маску шакала того окраса, что не существует в природе, — чёрного, и торжественно водрузил себе на лицо. Молодая девушка почувствовала присутствие Анубиса. Тёмную, закручивающуюся в кокон холодную энергию. Волосы по-звериному встали на руках и зашевелились на затылке.
«Не боюсь, — упрямо, считывая животный рык из глубины второго плана этой реальности, куда часто приходил бог, привилегия её дара — видеть и слышать то, что скрыто для других, скрыто до тех пор, пока сам бог не соизволит воплотиться. — Интересно, знает ли о моём присутствии? А чем он пахнет? — и тут же одёрнув себя. — Убогая, — и тут же, — но никто не запрещает мечтать, мне бы только дорасти до её возраста, мне бы только взглянуть в его глаза, мне бы только сказать ему, как я люблю его и что я хочу…»
— Очи в пол, — строго скомандовал отец.
Инпут опустила голову, видя лишь, как голые пятки девушки исчезают из её поля зрения. Она поднималась по ступенькам.
«Уже там», — горестно подумала девочка, видя, как завеса приподнялась и поглотила жрицу.
Девушка на подрагивающих от сильного волнения ногах вступила в то место, где женская нога ступала однажды и навсегда. Вначале она стояла прямо, затем ей стало зябко и её руки обвили свою талию. Дрожь от страха перед неизвестностью усиливал ещё и холод, сквозивший из огромного отверстия в потолке помещения, откуда можно было видеть все звёзды как раз над круглым ложем, усеянным лепестками лотоса и роз.