Ужин протекал в дружелюбной обстановке, за неспешным разговором, за распитием вина. Косей немного захмелел и разглагольствовал на отвлечённые темы ровно до того момента, пока девушку не позвали на подготовку к обряду. После этого тот словно подобрался, и хмель сошёл с него, как белый цвет с яблонь.

— Камазу, ты питаешься, как фараон, у тебя к столу жареная морская рыба, диковинные фрукты и салаты из овощей, сладости, которых в Египте и не сыщешь… — мягко, но глаза выдавали злобу и зависть.

— Чтобы тебя встретить, дорогой гость, — очень аккуратно и осторожно, делая кивок в его сторону, подмечая, как поджались губы Косея. — Тебя угостить, усладить, напитать, а в покоях ждёт тебя наипрекраснейшая из женщин этого храма.

Косей сощурил глаза, как будто не слыша ничего из посулов жреца.

— Есть у тебя дочь, — начал он, удовлетворённо улыбаясь, видя, как проступает испарина на лбу у Камазу, — и дар её — видеть богов, бесценный дар, дар, которого нет у ныне живущих… — он прервался, чтобы насладиться низким поклоном жреца, — и твои намерения и вправду прекрасны: она та, которая могла бы встать на твоё место…

— Могла бы? — озадаченно спросил жрец Анубиса, не понимая, к чему клонит, витиевато выражаясь, невнятный визави.

— Могла бы, если бы отцом был ты, — глаза, полные внутреннего удовлетворения, озорно заискрились, «любуясь» растерянностью, — и не отрицай, ты прекрасно знаешь, о чём я, ты нашёл её мать почти на сносях в пустыне, чудом выходив, назвав родившееся дитя своей дочерью, женившись на её матери…

— Что ты хочешь? — спросил тот сквозь зубы, понимая, что отрицать бесполезно, он откуда-то знал о происхождении Инпут.

— Отдай то, что не принадлежит тебе, — начал он и, ловя непонимание в глазах, продолжил, — отдай Инпут в жертву для обряда воскрешения Аменхотепа, тело которого ты готовишь к вечной жизни, пока душа его блуждает по лабиринтам загробного мира…

Камазу вскочил и, глядя на того с ужасом, давясь эмоциями, произнёс:

— Ты, верно, совсем спятил, Косей, невозможно воскресить то, что мертво!

— Для Амон-Ра это неочевидно, он может всё, я, как жрец, могу провести процедуру…

— Я подготовил фараона к вечной жизни, его душу ждёт суд Эннеады, — шепча, понимая, что разговаривает с сумасшедшим фанатиком.

— Это не имеет значения, кровь твоей названной дочери может оживить царя, — тихо, со священным трепетом и придыханием.

— Это невозможно… нельзя… — проговорил он, стискивая ладони в кулаки, — неслыханная наглость и дерзость — заявляться в храм и просить об убийстве…

Косей смерил того презрительным взглядом, медленно и грузно поднявшись.

— Жрец Анубиса, твоё служение умрёт вместе с тобой, держит на плаву тебя лишь одно: людям нравится божок, которому ты служишь, но Амон-Ра нужна полная и безоговорочная власть, без других богов, и ты либо присоединишься к нам, либо будешь низвергнут в забвение, тебе будет заказан путь в Царство мёртвых, и ты никогда не найдёшь покоя на житных просторах Осириса.

— Ты, верно, не слышишь сам себя, я не дам тебе убить свою дочь, — гневно.

— Конечно, нет, ведь ты сделаешь это сам, — видя, как тот задыхается от гнева, следя за движениями скул, смотря прямо в глаза, не испытывая ни капли стыда.

— Я не сделаю этого никогда, — твёрдо проговорил он, задыхаясь от беспомощности.