Женя забилась в угол и с ужасом смотрела на разгоревшийся скандал, где парнишка младше её чуть ли не втаптывал в грязь их сопровождающего. Не физически, морально, но не менее страшно. Это была та самая защита, которая страшнее нападения. Оба тяжело дышали, уставив бешеные глаза на противника. Парень вдруг остановился в своем натиске и повернулся к Жене: «Не бойся, мы просто разговариваем с Изей Славовичем так. Громко, но беззлобно». А потом он улыбнулся. Вот только что готовился зубами рвать врага, а сейчас улыбается. Так тоже страшно.

— Не Изя Славович, а Семен Изяславович. Семен изяславович Рапопорт.

— Жорж Милославский. А юная леди Евгения Коваленко. Вот и познакомились.

— Очень приятно — просипела из своего уголка девочка.

Рапопорт неподвижно сидел на лавочке напротив ребят и старался не думать. Просто не думать. Про то, что он очень сильно влип, про то, что влип по своей вине. За каким он полез командовать, зачем вообще было куда-то ехать? Погрелся на солнышке у речки… Если скандал дойдет до ушей начальства, можно будет впрямь с котомкой по миру или на завод бухгалтером. Самым младшим бухгалтером по учету обтирочных концов. Этот гой умеет играть не по правилам, это опасный гой. Его дедушка когда-то говорил, евреям будет очень плохо там, где гои научатся нарушать свои правила. Мудрый дедушка, почему Сёма его не слушал? Зачем он не стал стоматологом?

— Я надеюсь, мы разрешили все разногласия. Пообещайте, что будете вести себя благоразумно как взрослые люди, пока я не передам вас администрации летнего лагеря.

— Да, Семен Изяславович.

— Хм, обещания, данные гоем еврею, не обязательны к исполнению. Так что легко могу пообещать.

Рапопорт чуть не вскрикнул «Наоборот!», но вовремя опомнился. Не надо так подставляться, гад его явно провоцирует. Ехать всего двадцать часов, уже даже девятнадцать. Сейчас он переоденется и ляжет спать, минус десять часов еще. А там как-нибудь дотянет до цели. И молча, всё время молча, «язык мой — враг мой».

Спутница попалась нормальная, не истеричка, вроде. Даже не заплакала. Оделась, конечно, не по-походному, но тут опыт нужен. Опыт дело наживное. Надо было сесть напротив, а не рядом, тогда вид был открывался приятнее. С другой стороны, Изя сел напротив, сидеть рядом с ним — увольте! Запах от дядьки не очень, и он шире. И скандалить удобнее, глядя в глаза противнику. Сейчас организуем спартанский быт, перекусим, чем мама наделила, расслабимся и попробуем получить удовольствие от дороги.

Женя сидела и думала, что этот Жорж прав, он один из всех оделся наиболее подходяще. Явно импортный спортивный костюм необычного фиолетового цвета удобнее в поезде, чем брюки, сорочка с галстуком и пиджак Изи Славовича, как его Жорж назвал. Ну и сама оделась не шибко подходяще: светлая юбка до колен, блузка и бежевая вязаная кофточка очень быстро в вагоне оботрутся и будут выглядеть как минимум неряшливо, а то и грязно. С другой стороны, ехать сюда из Тулы в спортивном костюме блеклого синего цвета с растянутыми коленками и локтями… Ты откуда сбежала, девочка, с тренировки? Жоре, как его, Милославскому, хорошо, он из богатеньких, видно. И отец провожал в форме, начальство какое-нибудь железнодорожное. А тут всё как у всех. Даже комитет комсомола отправлял не просто как активную комсомолку, а с наказом во всем помогать Милославскому. А чем помогать, не сказали. Еще и задание назвали секретным, как у Зои Космодемьянской.

Милославский встал и молча куда-то ушел. Похоже, ему и в голову не пришло спросить разрешения у Рапопорта. Так и вырастают из этих красавчиков люди, которым всё можно. Погодите, если бы Жорж был из детей крупных шишек, их сопровождающий бы точно знал и не пытался орать. Не сходится. Когда мальчик вернулся, ушел переодеваться Изя с трениками в руках. Наш человек — материальчик такой же, как на жениных спортивках. В это время пришла проводница с улыбкой в пол-лица: «Вот ребятки, ваше постельное белье, сами заправите? Угу, а чаёк я попозже принесу, чтоб вы в чай и на еду не натрясли, обустраивайтесь».

Милославский встал, взял одну простынь и привязал за концы к трубкам в проходе купе, получилась настоящая ширма. «Переодевайся, Женя. Я снаружи подежурю». А что, так можно было?! То есть в плацкарте можно переодеваться по-человечески, а не в туалете, где и снятую одежу не положить без риска уронит в вонючую грязь! Да уж, опытного путешественника видно сразу. И издалека. Голос снаружи известил кого-то, что что-то нельзя, надо подождать. Скорее всего, Рапопорт их вернулся, если только не новый пассажир прискакал. Переодевшись, Женя сняла простынь и пригласила попутчиков. Она решила, что Жорж в дорожном, а сопровождающий в туалете успешно переоделся уже. Легкое амбре советского общественного санузла не оставляло иных трактовок — да, именно там. А судя по лицу, Изя Славович слегка обалдел от того, как можно было организовать этот процесс иначе. Век живи, век учись.

Под звон ложек в купе вплыл чаёк. Не сам, естественно, а в руках снова улыбающейся проводницы. «На здоровьице, ребятки!» и ушла. Денег не потребовала.

— Ой, а почему четыре стакана чая? Нас же трое.

— Такая у меня в дороге традиция, начинать чаёвничать с пары стаканов. Пара тебе, пара мне.

— А Семену Изяславовичу?

— А он взрослый, сам добудет.

— А почему она деньги не взяла?

— Я заранее заплатил уже.