– Вы уже уходите? – удивился Фиола. – Но это же ваша ночь, сами видите! Такое больше не повторится!
– Ночь уже кончилась. Стоит раздернуть портьеры, и утреннее солнышко превратит всех нас в призраков. Спокойной ночи, Фиола. Играйте дальше. Кто-то обязательно должен играть.
Когда вместе с Клерфэ они вышли на воздух, Ривьера раскинулась перед ними во всей первозданной красе, словно сюда еще не ступала нога туриста-курортника. В ожидании солнца золотом и лазурью наливалось небо; море, почти белесое на горизонте, мерцало у берега прозрачностью нежнейшего аквамарина. Несколько рыбацких баркасов под желтыми и алыми парусами стояли вдалеке. На пляже было безлюдно, на улицах ни одной машины. Слабый бриз доносил запах моря, а еще лангустов.
Лилиан вообще не поняла, когда, как, почему вдруг вспыхнула ссора. Слушая Клерфэ, она не сразу сообразила, в чем дело. Это был настоящий взрыв ревности.
– Ну что мне делать? – в гневе вопрошал его голос. – Я не могу сражаться с тенью, с кем-то, кого не ухватишь, кого нет рядом, но незримо он все время здесь, чем дальше, тем больше, он потому и сильнее меня, что его здесь нет, он безупречен, он почти святой, и все благодаря чудовищной форе своего отсутствия, которая дает ему передо мной тысячу преимуществ, ведь я-то постоянно тут, меня-то ты видишь таким как есть, как вот сейчас, когда я вне себя, да, несправедлив, да, признаю, мелочен, глуп – а против меня этот великий, этот непогрешимый идеал, который потому и непогрешим, что ничего не делает, молчит, а ты о нем даже худого слова не пикни, как о покойнике!
Лилиан мученически закатила глаза. Что за чушь, что за безумный мужской бред он опять несет!
– Разве я не прав? – выпалил Клерфэ, пристукивая кулаком по рулю. – Скажи, что я не прав! Я же чувствую – ты все время увиливаешь! Я же знаю, ты из-за этого за меня и замуж не хочешь! Тебе обратно захотелось! В этом все дело! Тебе захотелось обратно!
Она вскинула голову. Что он сказал? Она посмотрела Клерфэ прямо в глаза.
– Что ты сказал?
– А что, разве не правда? Разве ты даже сейчас не об этом думала?
– Я сейчас совсем о другом думала: до чего иногда глупеют даже самые умные люди. Ты же сам, силком, гонишь меня обратно!
– Я – тебя?! Да я все делаю, лишь бы тебя удержать!
– И ты полагаешь, так меня можно удержать? О господи! – Лилиан снова понурила голову. – Можешь не ревновать. Даже вернись я вдруг, Борис меня не примет. Не захочет.
– При чем тут это! Главное – ты сама хочешь вернуться!
– Не гони меня обратно! Бог мой, ты что, совсем ослеп?
– Да, – вдруг сказал Клерфэ. – Наверно. Наверно! – повторил он, сам себе удивляясь. – Но я ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня.
По горной дороге в сторону Антиба ехали молча. Навстречу попалась повозка, ее тянул трудяга-ослик. В повозке ехала девчонка, радостно что-то распевая. Лилиан, еле живая от усталости, при виде этой картины ощутила жгучую зависть. Она вспоминала старую каргу в казино, а тут как раз эта смеющаяся девчушка, и она сразу подумала о себе, – тут-то и нахлынул приступ такой тоски, когда ни о чем другом думать не можешь и никакие уловки не спасут, когда горе просто наваливается глыбой и все внутри тебя только вопит от беспомощности: ну почему? Почему именно я? Что я такого сделала, за что именно мне выпало такое? Невидящим взглядом смотрела она на проплывающие красоты. Дурманный дух цветения стлался над дорогой.
– Ты-то почему плачешь? – раздраженно спросил Клерфэ. – Тебе не с чего плакать.
– Да, мне не с чего.
– Изменяешь мне с тенью, – продолжал он с горечью. – И еще ревешь!