Что делать? Винсент в отчаянии стал подумывать о том, не зачислят ли его, несмотря на его болезнь, в Иностранный легион. Он охотно завербовался бы туда на пять лет. Не все ли равно, где быть: что легион, что больница! Чувства Винсента притупились… Чаще всего он не испытывает «ни пылких желаний, ни глубоких сожалений». Разве что временами на него «накатывает страстное желание – так волны бьются об угрюмые глухие скалы – прижать к груди кого-нибудь, какую-нибудь женщину типа курицы-наседки, но в конце концов, если смотреть на это трезво, это результат истерического перевозбуждения, а не мечта о реальном будущем».

Винсент продолжает писать – это его единственное утешение. Он написал четыре фруктовых сада. Но Прованс, страстно любимый им Прованс, начинает блекнуть в глазах художника, его свет тускнеет. Оливковые деревья «с их листвой цвета старого позеленевшего серебра на синем фоне» вызывают в памяти Винсента подстриженные ивы родного Брабанта, Брабанта его скорби. «В шелесте оливковых деревьев есть что-то бесконечно родное и древнее», – пишет он. Полыхание солнечного пламени, в котором он сам сжег себя, утихает. Теперь Винсент иногда сожалеет, что «не сохранил свою серую голландскую палитру». Он возвращается к основным принципам барокко, которые определяли его черный период, возвращается к скромным сюжетам вроде тех, что привлекали его в Гааге и Нюэнене.

Он написал внутренний двор и гостиную больницы. Последнюю картину Винсент хотел подарить на прощание в знак благодарности Рею – в нем по-прежнему живет потребность все отдавать. «Спасибо, Винсент, спасибо, не надо», – поспешно отказался Рей, которому не хотелось брать домой еще одну картину своего пациента. В этот момент мимо проходил больничный фармацевт. Рей обратился к нему: «Хотите взять картину, которую Винсент предлагает мне?» Бросив беглый взгляд на полотно, фармацевт ответил: «На кой черт мне эта пакость?»

В конце концов картина попала к больничному эконому, которому она приглянулась[94].

Винсент все видит, все понимает и страдает. Он вовсе не сумасшедший. Просто его порой «охватывает беспричинная страшная тоска, а иногда чувство пустоты и усталости в мозгу». Он мечтал тронуть своими картинами людей, совершенно далеких от искусства, потрясти их своим собственным волнением, заразить их своим горением, своей верой. Но и в этом он потерпел неудачу. «Картины вянут как цветы… Как художник я никогда ничего не буду значить, я это ясно сознаю», – твердит он.

Стакан вина, ломоть хлеба с сыром и верная трубка – вот средство против самоубийства. Это средство сходно с тем, которое рекомендовал Диккенс, с тем, к которому сам Винсент уже прибегал двадцать два года назад в Амстердаме, когда упорно и безуспешно учил латынь и греческий, чтобы стать пастором. «Если бы не твоя дружба, – вырывается у него однажды в письме к Тео, – я без сожалений пошел бы на самоубийство, и, как я ни труслив, я все-таки кончил бы им». Самоубийство – это та «отдушина», через которую «нам дано выразить протест». Не надо строить иллюзий на его счет – он вовсе не герой, уверяет он брата. Самопожертвование – слово, совершенно ему чуждое. «Я когда-то писал сестре (Вильгельмине), что всю свою жизнь, или, во всяком случае, почти всю, стремился совсем к другому, а вовсе не к судьбе мученика, которая мне не по плечу». Но в конце концов, наверно, доктор Панглос прав: несмотря ни на что, все к лучшему в этом лучшем из миров. Будь что будет! Винсенту «не повезло» в жизни, вот и все. «Мне далеко не весело, но я стараюсь не разучиться шутить и всячески избегаю того, что пахнет героизмом и мученичеством, – словом, стараюсь не смотреть мрачно на мрачные вещи».

Тео написал Винсенту, что неразумно отказываться от приюта в Сен-Реми из-за дороговизны. Винсент уступил. Сен-Реми так Сен-Реми. Тем хуже, если он не сможет писать на свободе. Все равно ему нельзя без конца оставаться в арльской больнице.

Сложив свой чемодан, Винсент стал ждать, когда пастор Саль сможет проводить его в Сен-Реми. В городском саду Арля он пишет свои последние арльские картины. Люди больше не задевают его, разве что посматривают с любопытством.

Стоят первые дни мая. На улице тепло, даже жарко. Винсент воспрянул духом. Он снова работает с увлечением, какого давно не испытывал. Значит, не все еще потеряно. «Я все-таки надеюсь, – снова пишет он, – что при том, чего я достиг в своем искусстве, еще придет время, когда я смогу начать писать даже в приюте». А может, он сумеет быть полезным в Сен-Реми, например станет санитаром… Благословенное тепло!

8 мая пастор Саль предложил Винсенту проводить его в Сен-Реми. Винсент покинул Арль – Арль Японский, город солнца, город божества, которое испепелило художника. «Теперь, когда ты женился, – написал перед отъездом Винсент брату, – мы должны жить не ради великих идей, а – поверь мне – только ради маленьких»[95].

II. Монастырь Сен-Поль

Я видел звездные архипелаги в лонеОтверстых мне небес – скитальческий мой бред:В такую ль ночь ты спишь, беглянка, в миллионеЗолотоперых птиц, о Мощь грядущих лет!Я вдоволь пролил слез. Все луны так свирепы,Все зори горестны, все солнца жестоки,О пусть мой киль скорей расколет буря в щепы.Пусть поглотят меня подводные пески[96].А. Рембо «Пьяный корабль»

Примерно в километре от Сен-Реми, у подножия Альпий, Моссанская дорога выходит на плоскогорье Антик. Здесь от дороги отходит сосновая аллея, она и ведет к старинному монастырю Сен-Поль, строения которого разрослись вокруг храма XII века.

В начале века врач-психиатр Меркюрен основал в этом монастыре санаторий. Некоторое время дела лечебницы шли довольно хорошо. Но к 1874 году, поскольку ею вот уже пятнадцать лет управлял бывший судовой лекарь, доктор Пейрон, она почти совсем захирела.

Доктор Пейрон и принял Винсента, когда тот приехал в Сен-Поль. Винсент очень спокойно предъявил директору медицинское свидетельство, написанное доктором Юрпаром, и внятно изложил Пейрону историю своей болезни. Он даже объяснил врачу, что сестра его матери и некоторые другие члены их семьи страдали приступами эпилепсии. Доктор Пейрон записал все эти сведения, заверил пастора Саля, что окружит своего нового подопечного «всем тем вниманием и заботой, которых требует его состояние», после чего занялся устройством Винсента. В лечебнице было не меньше трех десятков свободных комнат. Поэтому доктор разрешил Винсенту пользоваться подсобным помещением в первом этаже – там Винсент сможет заниматься живописью.

Пастор Саль пробыл с Винсентом до самого своего отъезда в Арль. Винсент горячо поблагодарил священника за все, что тот сделал для него. Когда художник проводил Саля, сердце его сжалось: он остался совсем один в этом большом доме вдали от мира.

* * *

Лечебница Сен-Поль – место отнюдь не веселое. Винсент сразу окрестил ее «зверинцем». Воздух здесь непрерывно оглашают вопли буйнопомешанных. В мужском отделении, наглухо изолированном от женского, содержится около десятка больных – маньяки, идиоты, страдающие тихим помешательством; они предаются привычным маниям. С болью душевной смотрит Винсент на товарищей по несчастью – ему предстоит теперь жить с ними бок о бок. Вот молодой человек двадцати трех лет – тщетно Винсент пытается с ним заговорить, тот в ответ издает нечленораздельные звуки. А вот этот больной непрерывно бьет себя в грудь, крича: «Где моя любовница, верните мне мою любовницу!» А этот воображает, что его преследует тайная полиция и актер Муне-Сюлли: он лишился рассудка, когда готовился к экзаменам, чтобы получить право преподавать юриспруденцию.

Мрачная, удручающая обстановка. В спокойные минуты пациенты играют в шары и в шашки. Но чаще всего они сидят сложа руки, погруженные в тупое бездействие. Гостиная на первом этаже, где они собираются в дождливые дни, – большая комната, вдоль стен которой стоят привинченные к ним скамьи, – по словам Винсента, «напоминает зал ожидания третьего класса на станции какого-нибудь захолустного поселка, тем более что среди сумасшедших есть люди почтенного вида, которые не расстаются со шляпой, очками, тросточкой и дорожными костюмами, ну в точности как на морском курорте, и могут сойти за пассажиров».

Несмотря на братское сострадание и сочувствие к этим безвозвратно погибшим людям, Винсент держится в стороне от них. Он приехал в Сен-Поль не для того, чтобы остаться здесь, он приехал сюда, чтобы справиться со своим недугом, обрести покой и душевное равновесие. Может быть, на другого человека вид всех этих больных подействовал бы угнетающе, Винсент же, наоборот, воспрянул духом.

Сосны с фигурой человека в саду госпиталя Сен-Поль

«Я думаю, что правильно поступил, приехав сюда, – пишет он, со стоическим мужеством покоряясь судьбе, – во-первых, увидев воочию жизнь сумасшедших и разных маньяков этого зверинца, я избавился от смутного страха, от ужаса перед болезнью. Мало-помалу я научусь смотреть на безумие, как на любое другое заболевание».