Костерок почти выгорел, я погрела руки над углями, поглубже засунула в карманы, чтобы сохранить тепло. Но пальцы уперлись во что-то холодное, большое и острое, я вскрикнула и выдернула руку наружу. От боли мне пришлось потрясти рукой – указательный палец мгновенно распух и онемел. По детской, почти неосознанной привычке я хотела сунуть его в рот, но Фрол успел схватить меня за руку:

– Не! Не трожь! Отравишься! Надо руку в воду скорее…

– Сбрасывай, сбрасывай одежу! – дружно кричали братья, в четыре руки стащили с меня тулуп быстрее, чем я успела опомниться, бросили его на землю и принялись пинать ногами. Из-под меха выскользнула небольшая зеленовато-серая змейка. Я успела поддеть ее носком ботинка и отшвырнуть прямо в догоравший костер. Змея зашипела, извилась и превратилась в пепел.

– Лихо!

Меня подтолкнули к самой воде, опустили руку в воду.

– Погоди, рукав замочишь!

– Рукав просохнет, а новая рука, тетенька, не вырастет! – Фрол набросил мне на плечи тулупчик, пережал запястье, стал выдавливать кровь и промывать ранку. Вода вокруг моей ладони окрасилась розовым, вдруг среди этой мути я совершенно отчетливо увидела безмятежное лицо старца Феодосия:

– Ой…

– Глянь-ка! Дед присматривает за тобой, понравилась ты ему! Значит, обойдется.

– Все одно придется домой возвращаться, надо тетеньку молоком поить, чтобы отрава не взяла! – Влас раздул огонь в костре, рассек веточку, выхватил из глубины огня тлеющий уголек и поднес к ранке на моем пальце. Я отвернулась и зажмурилась.

– Ха, ты же на навь не забоялась идти, тетенька!

Уголек зашипел в ранке, боль волной прокатилась по всему телу и ушла в землю.

– Влас, вы тоже на навь ходили?

– А то! Ходили.

– Мы, тетенька, все кругом обошли-облазали, когда тятьку искали…