Глава 18

Боль накатывала волнами, жгучими, нарастающими. Бесконечный прибой, чувство, что тонешь. Больно, опять больно, еще больнее… Очередная волна пронзила насквозь, вышибая из забытья. Судорожный вдох почти разорвал легкие, выдох вышел не лучше. Казалось, воздух вышибло из груди, и даже закашляться сил нет. Ни на что нет, кончились.

В ушах стоял шум, глаза будто засыпали песком. Голова чудовищно гудела, ребра ныли. Но это ерунда… Не знаю, что было мучительнее: словно разодранное горло или горячая пульсация в запястьях. Так паршиво мне не было никогда. А считается, что смерть дарует облегчение. В каком месте?!

Тело не слушалось, только болело – всем, чем могло. На то, чтобы разлепить веки, ушла вечность. Мир собрался из осколков, мутный, но узнаваемый. Кусок белесого навеса, розоватое утреннее небо без единого облака, зелень деревьев. Запах костра, далекое журчание воды, под спиной твердая поверхность. Пересохшие губы растянулись в улыбке. От мысли: я жива. Жива!.. Стоило пошевелиться, как радости поубавилось. Боль скрутила такая, что впору захотеть сдохнуть. Нет… Ни за что, не теперь. А это просто откат – после целительского артефакта. Вот уж не думала, что он успеет наступить!

Продрав глаза до конца, я кое-как сфокусировала зрение. Поняла, что лежу в крытой повозке, на стеганом одеяле, в окружении каких-то мешков и сумок. Из-под полога виднелась лесная дорога и склон горы, на горизонте поднималось солнце. Поднялась и я – на ощупь, села, привалившись к деревянной стенке из грубо сколоченных досок. Снаружи заржала лошадь, не видимая за плотным навесом повозки. Где я, что происходит? Соображалось со скрипом, в голову не приходило ровным счетом ничего. Она раскалывалась.

Я тронула виски в надежде влить целительской магии. Энергия не подчинилась, от прикосновения стало хуже. Хотя куда уж хуже… Боль рассыпалась прожигающими искрами, запястья свело. К счастью, раны давно затянулись. А остальное можно пережить.

Сглотнув горькую слюну, я ощутила вокруг шеи металлическую тяжесть. Проверила: пальцы огладили серебряные пластины, соединенные толстой цепочкой. Ожерелье Смилы… В памяти всплыли проникшие в меня темные чары, колючая тяжесть у сердца. Кажется, реликвия мне не помогла, а совсем даже наоборот! Я немедленно подчинилась единственному желанию – снять эту дрянь. Застежка не открылась, пластины придвинулись ближе друг к другу, цепочка впилась в кожу удавкой. Вырвался придушенный хрип, я с силой рванула ее, но та лишь крепче сжалась.

– Не надо этого делать, – раздался голос, от которого я вздрогнула.

Убрала руки от ожерелья, оно тотчас прекратило душить. Повисло свободно, вновь даруя возможность дышать. Я жадно втянула воздух, жалея, что в глазах не рябит. Вот бы вообще сейчас не видеть… На выходе из повозки стоял Велизар, в неброском дорожном костюме. Непроницаемое лицо, цепкий и острый взгляд – настолько, что об него можно порезаться. Я собрала всю волю, какую нашла, отстранилась от боли. С огромным трудом шевеля губами, просипела:

– Какого?..

– Выходи, – велел он. – Расскажу.

Сдвинуться с места было сложно, еще сложнее – сдержать стон, вызванный собственным бессилием. Помогли упрямство и закушенная губа. Голова кружилась, каждый дюйм давался с неимоверным трудом. А ведь я еще и не пыталась встать… Доползла по стенке до края повозки, пригладила юбку и свесила ноги – в высокую, щекотную траву. Стараясь смотреть куда угодно, только не на того, кто стоял рядом. Впереди поднималась серпантином пыльная дорога, сбоку от нее раскинулось глубокое ущелье. Между скалами открывался живописный вид на долину, что уходила в непроглядную даль. Где-то там, в тени отступающей ночи, угадывались очертания городских стен.