«
«
Спорадические праздники по случаю удачной охоты на медведя развились позднее, с отмиранием фратриальных обрядовых функций, а возможно, и с постепенным отмиранием тотемического запрета убивать медведя-предка. Большая древность периодических праздников или «игр» по сравнению с празднеством по случаю удачной охоты на медведя доказывается тем, что раньше не все группы манси справляли этот праздник, а только члены фратрии Пор. У всех групп обских угров медвежьи пляски распространились с развитием медвежьего культа в общеплеменной. Так, известно, что уже в XIX в. все манси считали медведя сыном или дочерью главного бога Нуми-Торема, причем сам верхний дух Нуми-Торем представлялся им в виде человекообразного медведя («зубастый», «с когтями на руках»). Ханты верили, что медведь прежде был сверхъестественным существом и был спущен на Землю с небес для того, чтобы уничтожать грешных людей. Поэтому задранный медведем человек считался грешником, а если был убит медведь, предполагалось, что он прогневил божество и за это наказан. В этих представленнях мы обнаруживаем уже влияние христианской религии («главное божество», «грешник») на первоначальные древние черты мировоззрения.
…Зимний вечер. Поселок хантов на берегу Оби. В конце декабря здесь всегда стоят сильные морозы. Но сегодня в селении оживление: ночью начинаются «игры»! В поселке много гостей, везде стоят оленьи упряжки. На пляску приехали гости из ближних и дальних селений. Толпы парней слоняются по улицам, громко разговаривая, оглядывая всех с любопытством и вниманием, как будто впервые. Особенно внимательны они к девушкам, нарядным и веселым, хихикающим или звонко смеющимся. Кое-кто за эти дни и невесту себе приглядит. Степенные старики сидят у домов, их трудовые руки непривычно бездеятельны. Им есть о чем вспомнить и потолковать друг с другом. Пахнет дымом и вкусными кушаньями: хлопочут хозяйки — варят уху, мясо, пекут пироги, а янтарная строганина[43] и душистая варка[44] уже заготовлены с лета и осени.
К ночи все собираются в «Большом доме». Весело горят поленья в чувале[45], в доме тепло. Снуют люди — еще не все нашли себе удобное место. Народ оживленно беседует. Но вот все стихло. Открывается дверь, входят трое переодетых в берестяных масках. Они начинают песню: «Брат с сестрой живут. Брат сказал, что дальше так жить худо. Он ушел в другое место, там поселился и из кедрового дерева себе жену сделал. Сестра пошла искать брата. Нашла. В его отсутствие кедровую женщину топором изрубила и закопала в куче щепы. Сама надела ее одежду и заняла ее место. Скоро у них родился мальчик. Однажды мальчик услышал слова: „Твоя мать меня убила и в щепе закопала“. Мальчик рассказал об этом отцу. Мужчина, узнав обо всем, убил свою сестру и мальчика. Пришла весна, и из крови его сестры — маленькой женщины Мощ — выросло растение „пори“… Проходила медведица и съела это растение. Пришла пора, и у медведицы родились два медвежонка и одна девочка — первая женщина Пор. Однажды медведица сказала дочери: „Завтра придут люди. Меня, твоего брата и сестру они убьют, а тебя возьмут с собою. Когда люди будут варить мое мясо, ты смотри не ешь, а к ночи приходи к заднему углу дома“. Так все и случилось. Ночью девушка встретила за домом свою мать-медведицу, которая в течение трех ночей поучала ее, как ей надлежит себя вести и как она должна поступить с мясом и костями медведя. В последнюю ночь медведица распрощалась с дочерью, пошла по дороге, уходя все дальше, и постепенно поднялась на небо[46]. От ее дочери и пошли все люди Пор».
Певцы уходят. Вбегают новые персонажи, в их руках деревянные палицы — «мечи». Танцоры кружатся в стремительной пляске. Их сменяют звери и птицы: лисица с рыжим хвостом, петух с ярким гребешком, лось с красивыми рогами. Вот появляется филин, он охотится на зайца, потом приходит на праздник, разглядывает присутствующих… А там два лося, старый и молодой. Старый лось учит теленка, как избежать опасности в лесу, но тут раздается свист стрелы, и старик падает, сраженный охотником… Появляются утки, тетерева, среди них мрачные существа — Горбатая женщина, у которой лицо на затылке, Двуликое Существо. Танцует Журавль свой сложный танец[47]. Утки и тетерева толкают присутствующих, мажут лица им сажей… Вдруг в дом вбегает человек и сообщает, что за рекой показались лесные духи Мэнквы. Они идут наказать людей за их дурные поступки. Все в страхе прячутся. Раздаются удары в дверь. Становится совсем страшно. Люди начинают искать виновных в грехах. Ими оказываются две деревянные фигурки мужчины и женщины, перепачканные кровью. Распахивается дверь, и в дом врываются Мэнквы. Это ужасные великаны с длинными волосами и в масках. Им выдают «виновных». Мэнквы уходят в лес, где убивают свои жертвы…
Обскоугорские медвежьи праздники отличаются от подобных празднеств у других народов богатством и разнообразием песен, танцев и драматических представлений. Это театрализованные мистерии, где используется не только традиционный фольклор, но и импровизация. Актеры — обычно мужчины: применяя лишь минимальный бутафорский инвентарь и примитивные средства переряживания, они мастерски перевоплощаются в зверей, птиц, играют роли женщин.
Праздник по случаю удачной охоты на медведя является как бы сокращенным вариантом периодического празднества. Если периодический праздник или игры длятся с конца декабря до конца марта[48], то спорадический медвежий праздник проводится в течение пяти ночей, если убит медведь, четырех ночей, — если убита медведица, и двух-трех ночей — если убит медвежонок, что соответствует числу душ у медведя. Обряды по случаю убиения медведя, снятия шкуры и пр., как и у других народов, имеют промысловый и тотемический характер.
…Ясный летний день на берегу Сосьвы. Тихо. Все заняты делами: мужчины на рыбалке, женщины в огороде. Вдруг вдали раздается воронье карканье. Где-то кричат люди. И вот уже бегут к реке все, кто в это время был в поселке. С берега слышны веселые вскрики, взвизгивания. Охотники на лодке привезли медведя. Они встретили в лесу своего «младшего брата», «раздели» его и доставили домой. Общий хохот вызывают старинные обряды очищения: всех прибежавших встречать «гостя» тут же обрызгивают водой. И мы не избежали традиционного обряда: я и моя спутница были мокрыми с ног до головы. К вечеру нас пригласили в дом к охотнику, убившему медведя. На столе в почетном углу уже лежит медведь, перед ним стоит угощение. Каждый вновь приходящий приносит медведю подарок — ленточку, платок, монетку, целует его в губы и нос. Глаза медведя и нос закрыты берестяными кружкáми — он не должен видеть присутствующих. Голова медведя лежит на лапах и шкуре, а мясо его хранится в амбаре, варить его будут только в конце праздника. Около медведя сидят охотник и старик, хорошо знающий обряды медвежьей пляски, он незаметно руководит праздником. Мужчины садятся по одну сторону дома, женщины и дети — по другую. Старшая в доме женщина зажигает перед медведем чагу для окуривания, ставит перед ним тарелку с выпеченными из теста фигурками оленей, лосей, птиц.
Начинаются песни о медведе, их сегодня будет исполнено пять. Когда в последний раз убили медведицу — пели четыре песни, говорит мне моя соседка. В углу сидит старик с «лебедем» — старинным струнным инструментом, он аккомпанирует певцам. Появляются звери-предки — лось, ястреб, лягушка. Они поют песни и исполняют танцы. За ними выходят женщины в нарядных платьях и больших платках, закрывающих лица. Держа концы платка в руках, они плавно кружатся в центре избы. Женщин сменяют разные персонажи — рыбаки, охотники, звери. В веселых сценках они высмеивают трусов, лентяев. Вот человек хвастает, что не боится медведя, а сам падает в обморок при виде мыши. Три брата отправляются на рыбалку. Двое работают, а третий, ленивый, ворует у них рыбу. Тут же виновного наказывают. В семью пришла болезнь, надо сделать жертвоприношение домашнему духу-покровителю. Но больной умирает. В гневе выбрасывают вон изображение духа.
Веселье продолжается до утра. Следующая ночь тоже начинается «медвежьими песнями». Затем поют «птичьи песни»: птица возвращается в «Страну Северного Ветра», вьет гнездо, высиживает птенцов: «два птенца — как птенцы, а третий — как дитя человеческое». Я замечаю, что старик, руководящий праздником, на палочке зарубками отмечает, сколько песен пропето. Снова чередуются танцы — женские, мужские, коллективные — с интермедиями. В сценах охотники встречаются со зверями, с духами леса, Мэнквами, между ними завязывается борьба. Лица актеров скрыты масками из бересты с длинными носами, их трудно узнать, хотя это односельчане зрителей. В некоторых сценках зрители узнают своих знакомых и весело смеются.
Перед последней ночью вдали от поселка, «в чистом месте» мужчины варят мясо медведя, за исключением головы, лап и сердца. Вечером, в разгар праздника, они приносят мясо в дом и раздают присутствующим, которые при этом каркают по-вороньи. Мясо едят специальными палочками. После коллективного поедания мяса гасят свет, и все присутствующие «засыпают». Раздается голос: «К верхнему духу поднимается» (это о медведе).
На следующий день в лесу мужчины варят голову, сердце и лапы медведя, едят их и выполняют обряды похорон костей и черепа медведя. Шкуру хранит охотник вместе с семейными святынями.
Наиболее древними в медвежьем празднике обских угров были песни, пляски и сцены, связанные с медведем и изображением животных и птиц. Вероятно, в прошлом эти танцы-пантомимы были ритуальными тотемическими плясками. Более поздними являются танцы предков с чертами животных и птиц, еще позднее возникли, по всей видимости, бытовые и наконец сатирические сценки. Анализ деталей медвежьей пляски у обских угров показывает, что возник он как фратриальный и лишь со временем распространился у всех групп хантов и манси, впитав в себя звериные пляски других тотемических групп. С развитием общеплеменных связей и общеплеменного культа медвежья пляска вытеснила или поглотила все остальные.
«
«
Уже к началу XX в. религиозная основа в медвежьем празднике обских угров была в значительной степени вытеснена развлекательной, театрально-драматической частью, превратившись в своего рода народный театр. Так, из тридцати трех сцен, описанных исследователем в конце XIX в., только шесть были связаны с медведем[49]. Содержанием остальных были бытовые или анекдотические происшествия, сатирические сцены. Социальный характер носили сцены, направленные против купцов, служителей культа, представителей царской администрации. Их подвергали высмеиванию и жестокой критике. Бытовые сцены носили комический и сатирический характер. Нередко критика была направлена по адресу конкретных людей, сходство с ними передавалось талантливыми импровизаторами при помощи подражания их привычкам, передачи их характерных особенностей. При этом никто не имел права обижаться или сердиться на исполнителей. Характерно, что к ним относились не как к конкретным, хорошо знакомым людям, а как к посторонним существам, пришедшим на праздник из других мест. Когда актеры после представления возвращались в дом (актеры переодевались в сарае или амбаре около дома), хозяин обязательно спрашивал их: «Люди здесь веселились, где вы были весь вечер?» На это они отвечали: «Да? Нам это совершенно неизвестно: мы все время крепко спали».