Чудовища во тьме заворочались, ощущая, что я очнулся.
Я втянул воздух. Острый запах зверья. И засохшей крови – от меня. Значит, меня притащили сюда, когда я упал там, возле проклятой Двери. На меня смотрят, блестят во тьме красные, желтые, черные и белые глаза. Я бы сказал спасибо, но я могу лишь рычать. Мое горло больше не способно говорить. Только рык и вой!
Но меня понимают и так.
Мы переглядываемся. Я выползаю из кокона грибницы, отряхиваюсь. Ползу к сырой холодной стене, подальше от косматой кучи. Я хочу остаться один, несмотря на то, что стена пещеры почти ледяная.
Хриав приподнимается, глядя на меня, обнажает в рыке черные десна и желтые клыки. Обеспокоенно ворчит. Ему вторит агроморф, его длинные тонкие иглы встают дыбом. Ширва у стены тонко свистит и ухает, ее чешуйчатая голова с клювом проворачивается вокруг своей оси, словно у огромной изломанной и горбатой совы. Ширва тоже беспокоится.
Но я отворачиваюсь.
Не хочу никого видеть.
Я прижимаю лапу к своему боку. Туда, где на человеческой коже был рисунок из шрамов. Он и сейчас там. Скрытый шерстью, спрятанный, но вполне ощутимый. Пытаюсь провести лапой, но лишь царапаю когтем.
Ничего.
Вивьен будет со мной. Перед глазами вновь ее лицо в обрамлении испачканных светлых волос. Глаза другого цвета, в которых застыл ужас. Она изменилась, но я узнал бы ее под любым обличием.
Ее страх режет не хуже битого стекла ненависти… я помню свое отражение в ее глазах, и это сводит меня с ума.
Но я все исправлю.
И мы будем вместе. Я обещал.
А еще я разорву человеческое горло февра.
Глава 7. Лёд
Спала я словно суслик, залегший в спячку, и ни один кошмар ко мне в гости не заглянул. Как и ни один февр. Я попыталась себя убедить, что последнему стоит радоваться.
Ночь и сытный завтрак из пышного омлета с копченой грудинкой, свежей сдобой и ароматным чаем принесли отдых и, пожалуй, успокоение. Пока я ела, Кристиан просматривал листы с какими-то схемами и карту острова, попивая свой горький кофе. Выглядел он тоже значительно лучше, видимо, волшебные мази и настойки леди Куартис делали свое дело.
А стоило нам выйти на порог, я замерла, пораженная. Ночью выпал первый снег. И весь остров укутался белым пологом – хрустким и мерцающим.
В воздухе танцевали крупные хлопья, и я не выдержав, рассмеялась. Снеговье! Первый снег! Он знаменовал начала зимы.
И я как в детстве вытащила язык, веря, что снежинки – это рассыпанная сладкая каша, которой можно наесться.