С течением времени Симонетта, хоть и находилась под тщательным присмотром, только побледнела и исхудала, она практически всегда дышала через рот, тяжело, со свистом, даже во сне. Иногда ей становилось лучше, пару раз врач даже прогнозировал скорое выздоровление, но бедняжка никак не поправлялась: в ночь перед выпиской случался рецидив, сопровождавшийся каждый раз еще более жестокими симптомами, чем предыдущий, и Симонетта оставалась в больнице. Айкен, Зоя и Хэвен по очереди навещали бедняжку. Иногда кто-то один из них троих оставался в квартире, другие же двое шли в больницу. Часто приносили девочке книжки и журналы, фрукты и конфеты, но она так и не начала есть… Ее питали через специальную трубку. Интереса к книгам и журналам она с течением времени проявляла все меньше и меньше, к октябрю перестав интересоваться ими вовсе. Хэвен, казалось, худел и бледнел вместе с девочкой. Зоя и Айкен тоже переживали, но меньше — они не оставались в одиночестве, к тому же, в отличие от Хэвена, уже привыкли терять.

— Мы должны понимать, что Симонетте не выжить. Сияющая страна так просто не отпускает тех, кто попал в ее сети, — сказала Зоя будничным тоном, хоть это и далось ей нелегко. Она, Хэвен и Айкен сидели на кухне, девушка разливала чай по кружкам и ее руки даже не дрогнули, когда она заговорила. — мы не должны забывать и о себе самих. Когда она умрет, Габриэль узнает об этом. И тогда придет к нам. А ее тело, которое мы заберем для погребения, впустит его, несмотря даже на руны.

Хэвен впился руками в стол так, что дерево заскрипело.

— Я не знаю, что мы можем сделать в этой ситуации. Что делать дальше, я имею в виду.

Хэвен встал. На столешнице остались следы от его пальцев и ногтей.

— Я знаю. Мы можем — и должны — ждать Йоля.

Айкен переводил взгляд с девушки на мужчину.

— Праздник, во время которого вся магия станет доступна для каждого, кто только умеет ею пользоваться. Габриэль не упустит эту возможность… Если не предположит, что мы тоже черпнем немного волшебства, — Хэвен попробовал многообещающе ухмыльнуться, но вместо того скривился, как от ревматизма.

— Почему не Самайна? И если так рассуждать, почему ничего не случилось в Мабон?

Зоя умолчала кое о чем: для них с Айкеном Мабон стал действительно настоящим праздником.

В ответ на слова ученицы Хэвен затряс головой. Было в этом движении что-то нервное, почти старческое, и от осознания всей "человечности", "людскости" поведения учителя Зое стало на секунду горько. Он с таким отвращением говорил о земной природе — и, только взгляните, насколько очеловечился сам.

— Клариссы с нами больше нет, так что можно не опасаться, что кто-нибудь расскажет ему, что мы планируем. Поэтому мы будем ждать не Йоля и не Самайна, тем паче, что последний уже на носу. Мы будем ждать только пока Симонетта… — Зоя закусила губу. "Вы понимаете" как бы говорили ее нахмуренные брови, зрачки, направленные на стену.

— Боюсь, в таком случае, леди Кларисса была бы нам только на пользу со своими советами, талисманами и доступом в Сияющую страну. Без нее мы слепы и слабы, — пробормотал Хэвен. Он поднял на Зою взгляд, и Айкен, наблюдавший со стороны за кратким немым поединком между учителем и ученицей, подумал, что точно не будет вмешиваться — ни сейчас, ни когда-либо еще. — в их дела. Потому что оказаться под перекрестным огнем этих запутанных сильных чувств было подобно прыжку между несущимися друг на друга локомотивами. Раздавят, расшибут в лепешку — и не заметят…

— А я думаю иначе, — прошипела Зоя. Айкен не знал и даже предположить не мог, почему сидская стерва вызывает у его девушки такую незамутненную, ослепляющую ненависть. Он сам был порой зол на Кларииссу, но помнил и все добро, что та сделала для них. — мы ждем до смерти Симонетты, потом уезжаем. Куда глаза глядят. В местность, где нет холмов.