– А как ты разберешься с прокурором по поводу родимого пятна? Это же я был в доме Лурмель, и это я связал два дела.

– Я скажу, что ты отправился туда, потому что, несмотря на провал в памяти, у тебя в голове засело имя Матильды Лурмель. Потом я показал тебе альбом Эскиме, когда заехал к тебе в квартиру за документами, и ты увидел родимое пятно…

– Довольно убедительно.

– Завтра утром, вернее, через несколько часов ты вернешься к себе и обратишься к врачу. Ты сотрешь все фотографии в своем телефоне, причем сотрешь тщательно. Пора тебе придержать коней, Габриэль, или ты сдохнешь по дороге, в лучшем случае от переутомления, а в худшем – от пули в голову.

Габриэль был вынужден признать, что Поль прав. И кивнул.

– У Траскмана… никаких следов Жюли?

Поль с мрачным видом, взвешивая каждое слово, вынужден был рассказать о существовании тайной комнаты, где, возможно, романист держал Жюли. Габриэль вроде бы не отреагировал. Он сидел, ссутулившись и сжав опущенные руки между колен. Лишь подергивание уголка губ выдавало крайнее напряжение, которое только и поддерживало его в бодрствующем состоянии.

– Прежде чем вернуться к себе, я хочу увидеть, где ее держали…

Он опустил голову, поднял ее, с покрасневшим здоровым глазом, задал множество вопросов, но, как ни странно, не выказал никакой агрессивности или гнева по отношению к сыну Траскмана, который так долго хранил молчание. В эту ночь у него больше не было сил.

– Тот факт, что мы решили не подключать бельгийскую полицию, не помешает нам попытаться понять, что происходит, – пробормотал он. – Русский работал на кого-то, он сам так сказал. За этим стоят еще люди, которые несут ответственность, Поль. Они должны заплатить.

Жандарм взял стул и уселся напротив Габриэля:

– Иванов сказал тебе еще что-то, способное нам помочь?

Габриэль потрогал распухшее веко. У него было ощущение, что под глазным яблоком сжимается готовая выстрелить пружина.

– Ничего стоящего. Он, очевидно, занимался похищениями, вначале с помощью Ванды, потом наверняка один. В его обязанности также входило… опускать трупы в кислоту на складе «Содебин». Гаэка знал.

– По всей видимости, Траскман тоже был в курсе, и еще в две тысячи седьмом. А значит, эти двое были близко знакомы. И тот и другой знали, что тела переправляются на склад, чтобы исчезнуть безвозвратно… Но как Гаэка мог изобразить лицо Жюли, если Траскман держал ее при себе?

– Они делились ужасами. Каждый был в курсе того, что делал другой. Эти типы были сделаны из другого теста, нежели мы все. Они были иными, они по-другому думали, ими двигали побуждения, которые нам совершенно не свойственны.

Повисло молчание. Преступные сообщники. Поль помахал пальцами в воздухе, словно пытался ухватить мысль, застрявшую на пороге сознания. Потом помассировал виски:

– В голове уже все путается. Пора поспать. Лучше оставайся здесь на эти несколько часов. Матрас широкий, перекантуемся.

Он пошел повесить табличку «Не беспокоить» на ручку двери со стороны коридора, потом тоже заглянул в ванную и влез в халат. Вернулся к Габриэлю и сел рядом, опустив плечи:

– Если бы неделю назад мне сказали, что я буду делить с тобой кровать в какой-то забытой заднице мира… В этих халатах мы похожи на двух стариков, проходящих курс талассотерапии.