Серефин шагнул вперед. И от его ноги остался кровавый след в пепле. Кровь стекала по его пальцам, но он не осознавал, что ранен. Хотя, возможно, так оно и было. Он существовал. Он был реальным. Он умер.

Но почему-то его это не сильно тревожило, хотя слегка раздражало, что его паранойя стала реальностью.

Поднеся руку к лицу, он попытался пересадить мотылька на указательный палец. И тот подчинился, оказавшись достаточно тяжелым, чтобы ощутить вес на коже, несмотря на тонкие ножки.

Мотылек и звезды кружились вокруг него, пока не слились в одно пятно. Мотыльки летали группами, напоминающими созвездия, с точками света на блестящих крыльях.

Что-то горело в нем, разливалось жаром по венам. Что-то изменилось, но он не понимал, что именно. Что в нем – вокруг него – слилось со звездами, темнотой и сверкающими мотыльками.

«Это не та судьба, которую уготовил мне отец», – ясно осознал он.

Кровь, демоны и чудовища. Желание сломаться. Именно это он должен был увидеть.

Ни звезд, ни мотыльков, ни песен.

– Помешать планам Изака Мелески даже из могилы, – громко сказал Серефин мотыльку на пальце.

По крайней мере ему показалось, что он произнес это вслух. Хотя здесь он и сам не до конца понимал, что это означало.

Мир горит. Гражик превратился в груду камней. Транавийские озера наполнились кровью и смертью. Горы Калязина поглотил огонь. Луковичные купола Серебряного двора дымятся и зияют дырами. Мир разрушен. Мир заморен голодом. Кровь льется с неба, словно дождь.

Будущее, которое нельзя – невозможно – предотвратить. Будущее, которое уже предопределено.

И Серефин очнулся.