Домой, в Баию. В город разноцветных церквей, раскинувшийся на холмах. К заливу Всех Святых, к белым пляжам, по которым бегают дети всех цветов и оттенков, узким улочкам квартала Рио-Вермельо и площади Пелоуриньо. К капоэйре на песке, бою атабаке и зудению беримбау, к самбе, которую пляшет шестилетняя чёрная малышка прямо на асфальте под ритмичное кваканье гитары и агого, к сертанежу[31] из каждого окна. К белым, ничем не примечательным Домам Святых, где по вечерам открывается террейро[32] и ориша спускаются к своим детям… Как давно она не была на макумбе, она – Эуа, ориша Луны, дождя и превращений, мать тех, кто не живёт без творчества? Как давно не входила в дом своей тётки Жанаины – Йеманжи… Там, в Баие, ориша живут среди смертных и сами, как смертные, любят, ненавидят, ссорятся и воюют, делают глупости и совершают подвиги – всё, как у тех людей, что обращают к ним свои мольбы. Бесшумно меря босыми ногами пол, Эва вспоминала тётю, братьев, свою старшую сестру Оба… И, конечно же, Эшу – уличного пацана с вечной ухмылкой на обезьяньей физиономии, драчуна, вруна и бабника, для которого не было закрытых дверей и запретных дел. Каждый раз, вспоминая Эшу, Эва чувствовала, что улыбается. Эшу был ей братом – и не братом тоже… Он таскал Эву по тайным закоулкам города, где она, сама баиянка, не была ни разу в жизни. С ним Эва ела ватапу[33] в крошечном рыбацком кафе на пляже и пила лучший в мире кофе. Он показал ей безлюдный пляж, скрытый от туристов густыми мангровыми зарослями, где за целый день так и не появилось ни одного человека. Он учил её капоэйре. Он в конце концов и стал её первым мужчиной – в пустой рыбачьей лодке, в объятиях тёмной, как бархат, баиянской ночи с лунными бликами на воронёной глади моря. И Эва до сих пор помнила ту душную ночь, воду, чуть слышно плещущую о борт лодки, нетерпеливый и страстный мужской шёпот, горячие губы, жадно исследующие её плечи и грудь, полные нестерпимой нежности слова, поцелуи, поцелуи, поцелуи – и незнакомую горячую дрожь, идущую из самой глубины тела… Они заснули под утро в объятиях друг друга – а на рассвете Эва проснулась в одиночестве. Море и пляж были пустыми, солнце едва показало свой край из-за холмов. Эва оделась и отправилась домой. Эшу оставил её одну, не приехал даже проводить в аэропорт, – но не обижаться же было, в самом деле, на этого бандита?.. Когда полгода спустя Эва вернулась на каникулы в Баию, Эшу в городе не оказалось, и никто, даже его мать, не знал, где он. Эва ничуть этому не удивилась: Эшу – он и есть Эшу. Но она улыбалась всякий раз, когда вспоминала о нём.

С этой улыбкой на губах Эва и вошла в мастерскую. Зажгла свет. Сняла влажную ткань с комка глины. И, привычно отделив ладонью кусок, уселась с ним прямо на пол. Так всегда работала её бабушка – мастерица «чудес» дона Энграсия, научившая любимую внучку всему, что умела сама. Над этой её «рыночной манерой» всегда смеялся Даниэл, но сейчас Эве это было всё равно. Ладони ритмично разминали глину. В ушах, нарастая, гремели баиянские барабаны. «Кто придёт первым?» – спросила у самой себя Эва. Спросила просто так: ведь первым всегда приходил Эшу.

К рассвету глиняный Эшу уже сидел на краю стола: с сигаретой в ухмыляющемся рту, в сбитой на затылок бейсболке, в майке, спущенной с плеча – такой, каким запомнила его Эва. Она улыбнулась ему в ответ. Сходила в кухню за кофе – и отделила от глиняной массы ещё один кусок.

Эва не помнила, чтобы когда-то работала с таким упоением. Шли каникулы, не нужно было ехать в университет. Даниэла не было дома, и никто не тащил её то в гости, то в ресторан, то в постель, то в театр… День сменял ночь, на кухне время от времени закипал кофе, в мусорном ведре росли пустые бутылки из-под воды, есть Эва совсем не могла, – а на столе рядом с Эшу появлялись Огун, Шанго, Ошосси, Ошумарэ… Эва едва находила час-другой для сна – и, проснувшись, снова бросалась к куску глины. Последним из рук её вышел Обалуайе – её брат Обалу с изуродованным телом и безобразным лицом, ориша всех болезней. Когда Эва поставила ещё влажную статуэтку на край стола, в окно заглянула голубая луна, а из-за спины послышался негромкий голос:

– Рирро, Эуа…

Она обернулась, ничуть не удивлённая. Её брат Ошумарэ сидел на подоконнике и, улыбаясь, смотрел на неё своими мягкими глазами цвета кофе эспрессо.

– Марэ? Ты здесь? – слабо улыбнулась она. – Как хорошо, что ты пришёл…

– Эвинья, так нельзя, – с упрёком сказал Марэ, подходя к ней. – Я знаю, мы оба с тобой сумасшедшие, но – так нельзя! Я из-за тебя целую неделю не могу спать! Чем ты так занята? Вот это?.. Боже мой…

Он подошёл к столу и, удерживая чуть живую Эву за талию рядом с собой, принялся рассматривать статуэтки.

– Господи, Эвинья… Мне даже страшно! Это ты сама… Сестрёнка… это сделала ты?!

– Совсем плохо? – испугалась Эва.

– Плохо?! Это прекрасно! Я и подумать не мог, что… Наша бабушка была лучше всех, но вот это… Боже, как жаль, что она этого не увидит!

Марэ долго не сводил взгляда со статуэток. Затем вдруг повернулся к сестре и нахмурился.

– Но… ты же отдала им всю свою аше[34]! Как ты держишься на ногах, Эвинья?! Я сначала не хотел вмешиваться: сам иногда так работаю… Но Обалу в эти дни просто с ума сходил! Он ведь твою ори чувствует ещё лучше, чем я! Он замучил меня: иди к сестре, она себя угробит, она не знает меры, вы с ней оба полоумные… И вот – я здесь! И вовремя, похоже! Сядь в кресло! Закрой глаза, расслабься… Сейчас пойдёт.

Эва слабо улыбнулась, протягивая брату руку. И аше Марэ – сияющая, радужная – сразу же вошла в её ладонь и поднялась выше, к сердцу и голове, наполняя всё тело светом и силой. И – словно не было этих дней непрерывной работы, усталости, сна урывками, торопливых глотков остывшего кофе, головокружения…

– Боже, как хорошо… – прошептала Эва, глубоко вздыхая и откидывая голову на спинку кресла. Марэ, усевшись рядом на полу, с мягкой улыбкой смотрел на сестру.

– Нельзя так загонять себя, малышка. Наша с тобой аше – лучшая, но ведь и она может закончиться.

– Почему – лучшая? – сонно спросила Эва, закрыв глаза. – Я думала, самая лучшая – у Шанго…

– У него – самая сильная. Может из могилы поднять. Очень многое может наша мать. У Ошун тоже прекрасная аше, но нашим воинам – Огуну, Ошосси, Эшу – она ни капли не годится. Но вот наша с тобой – просто универсальная! Думаю, это из-за радуг и дождя. Вода, свет и воздух есть во всём на земле. Без них ничто не может жить…

– Эшу однажды попробовал поделиться со мной своей аше, – задумчиво вспомнила Эва. – И мне было… немного плохо.