— На вороте у нее — знаки Лады и православные кресты, но не просто так: между ними знак Мировой Горы — высшей силы. Это что значит? А значит это, что и Иисус Христос, и Лада для нее одинаково важны, никого из них она над другим не возвышает, но и не принижает.

— Да? Значит, ты это ТАК прочел?

«Ну насчет знаков этих я еще и сама посмотрю, и ее поспрашиваю… да и посоветуюсь кое с кем… кто не хуже тебя, сынок, в таких делах разбирается».

— Можно, конечно, и иначе прочесть, но мне так кажется правильнее всего. Я за ними в пути внимательно наблюдал: домового они с собой на новое место взяли, берегиням на стоянках подношения делали, другие древние обычаи блюли, однако же без молитвы православной не трапезничали и ко сну не отходили. И со священником у нее отношения особые были. Как бы это объяснить? — За отсутствием бороды Михаил просто потер рукой подбородок. — Понимаешь, матушка, нет в ней страха Божия. В Бога верует, а страха нет. Мне Нинея как-то объясняла разницу между рабами божьими и внуками божьими. Так вот, Арина — не раба! Со священником вежество блюдет, но по всему видно, что напугать ее карой божьей или вечными муками пастырь их давно надежду оставил. А уж про «сосуд греха» и вовсе речи быть не может. Ну и еще одно, матушка. Припомни-ка, что делают бабы или девицы, когда Немой их своим взглядом хлестнет? Ты же такое видала, да не раз?

— Пугаются… ахают, охают… Кто-то и сомлеть может.

— Да не о том я, матушка. Не что чувствуют, а что делают?

— Как что? С перепугу-то? Крестятся, конечно!

— Вот! — Михаил, словно подражая деду Корнею, выставил вперед указательный палец. — Крестятся! А у Арины, когда Андрей на нее зыркнул, рука ко лбу даже не дернулась! Она ему взглядом на взгляд ответила! Но не грозным, не злым и не испуганным — она его ПОНЯЛА! Поняла и пожалела! Это я сам видел, не с чужих слов тебе передаю. И никакой ворожбы! Все женщины так умеют, или почти все — понять и пожалеть.

— Господи, тебе-то откуда об этом знать?

— А что, я не прав?

— Да прав-то ты прав, только не так все просто, как со стороны кажется.

«Понять и пожалеть… Эх, сынок, если бы все так легко было… Иного мужа и понимать нечего, у него все на виду лежит: глянешь и не отплюешься потом. К другому в душу, как в колодец глубокий ныряешь, — пока еще до чего-то дотянешься… А самое жуткое, когда в душе и нет ничего: в глаза заглянешь, а там пусто… Пусто и темно… И не знаешь, жалеть такого или бежать от него сломя голову».

Мишка помолчал и снова вернулся к разговору о возможной помощи Арины.

— Я ж тебе не зря сказал, что учениц твоих в Туров привезем таких, каких нигде нет. Ведь старый мир рушится, новая вера его на свой лад переиначить желает. Но выросла-то эта вера на иных корнях, в других землях, обыденная жизнь там совсем иная, а потому многие требования новой веры, если и не вредят, то уж пользы-то точно не приносят, ибо заставляют забывать старые обычаи, кои помогали выживать многим поколениям наших предков. Как сохранить обычаи, не входя в противоречие с требованиями христианства? Как сохранить многовековой опыт обыденной жизни? Ведь хранителями-то обыденной жизни являются женщины, это женский мир. А вот Арина, как я понимаю, это знает — приглядывался я к ней по дороге. Не сама, скорее всего, выдумала — научил ее кто-то, но она это знает и другим передать сможет — сестренкам-то своим уже передает. И если полтора десятка боярских жен окажутся в Турове с такими знаниями… Как ты думаешь, как к ним остальные разумные жены отнесутся? А, матушка?

— Я думала, ты мне новыми платьями Туров удивлять посоветуешь.

— Платья — само собой, но ведь по одежке-то только встречают, а провожают по уму. — Михайла немного помолчал, причем Анна почувствовала, что молчат они с сыном как-то согласно, будто думают об одном и том же. Потом совершенно неожиданно сказал: — Давай-ка на этом и завершим разговор… пока. Подумать еще о многом предстоит. Но если примешь и не убоишься ныне сказанного, найди случай с Нинеей обо всем этом потолковать.

— С Нинеей?

— Да, матушка. Мнится мне, что она не только одобрит нашу задумку, но и помочь захочет. Они с княгиней Ольгой друг друга хорошо знают, и княгиня Великую Волхву уважает. Тогда, весной, она через меня Нинее поклон передавала, а Нинея, сама мне в том признавалась, за княжича Михаила душой болеет. Найдем мы у нее и совет, и помощь, я уверен. Так что переговори с ней.

— Вот только ее нам не хватало! Великую Волхву в Туров тащить! А епископ? А Иллариона ты, сынок, не забыл? «Для чего такая музыка вам надобна да чем вы от скоморохов отличаетесь?» А тут еще платья новые будут…

— Ну что ж ты, матушка, прямо как… как баба. Ну будто важнее платьев ничего на свете нет! Платья — дело десятое. Да не смотри ты на меня так, понимаю, что для тебя — не десятое, но мы же в мужские игры влезть собираемся! При чем тут тряпки — в корень зреть надо!