Вот, положа руку на сердце, с уверенностью стоило сказать, что ночлег по соседству с лошадьми мне понравился куда больше, чем все вместе взятые ночи в монастыре. Даже те, в которые я умудрялась отоспаться.

Во-первых, я подозревала, что тут никто не поднимет меня ни свет, ни заря на утреннюю мессу, нас не покусают клопы и уж точно не станут будить перепутавшие дверь, подвыпившие постояльцы. Во-вторых, мы хоть и делили с Блондином одну охапку сена на двоих, но эта охапка было настолько велика, что на нее без проблем могли улечься и Черныш с Эдхардом, и еще бы место осталось. И они, уверена, не прочь были бы воплотить эту идею в жизнь — по крайней мере, один из них уж точно — но наше королевское ложе располагалось на втором этаже сарая, под самой крышей, и волк с лошадью вряд ли смогли бы забраться туда по узкой лесенке. Пришлось им довольствоваться первым этажом.

Черныш не вредничал и радостно вошел в пустое стойло. Эдхард, повздыхав и кинув на меня парочку грустных взглядов, решил посвятить ночь или, как минимум, добрую ее часть собственным делам, а не сну. Я, проводив его взглядом и мысленно осенив оберегающим жестом, с чистой совестью закопалась в душистое сено и приготовилась нырнуть в объятья дремы, завернувшись в теплый плащ. Благодаря плотной ткани он совсем не пропускал тонкие острия соломинок, и я чувствовала, будто почиваю на облачке среди ароматных трав, а не на душном чердаке конюшни. Но насладится этим сполна, оказалось, мне не суждено. И причиной, как уже можно с легкостью догадаться, стал несносный Роб.

Бедняга кряхтел и чесался, издавая целую какофонию дивных звуков. Его одежда явно способствовала плотному ознакомлению со всеми прелестями ночевки на соломе. Я ему искренне сочувствовала, но поделиться спасительным плащом не предлагала. И так уже работала с ним наравне: выскабливала от навоза узкие стойла, заменяла свежую подстилку животным, чистила и драила старые, век не видевшие мыла доски, стараясь изо всех сил навести порядок. Ведь понимала, что иначе спать в этой конюшне было бы куда неуютнее. А взвалить всю работу на Роба не позволила совесть и здравый эгоизм — чем быстрее мы бы покончили с заданием, тем быстрее бы улеглись.

После добросовестно вычищенного сарая, не удивительно, что мы валились с ног от усталости, и лишь безмятежный и спокойный сон мог восполнить потерю сил. Блондину, судя по всему, данная роскошь не светила. И мне, из-за него, бессовестного, тоже. Хотя терпела я долго, простодушно решив, что усталость возьмет свое, и я перестану обращать внимание на это дикое копошение. Но спустя полчаса моему терпению пришел конец.

— Да угомонись же ты, наконец, — кинула в Роба пучком колючего сена. — Сколько можно кряхтеть? Право слово, как старый дряхлый дед!

Кряхтение затихло, задумалось и постаралось огрызнуться в ответ.

— Сама угомонись. У меня солома застряла в… в… штанах. Знаешь, как колется?

Я тихо хрюкнула, едва сдержав смешок.

— Предлагаешь мне ее вынуть?

В ответ испуганно икнули. Где-то внизу заржал Черныш.

— Язва! — проворчал Блондин.