— Мне нет. Мне не все равно, горностаюшка. Я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Больше всего на свете хотелось бы с тобой открывать бал.
— Не нужно, — покачала головой, пока не начала таять толстая ледяная скорлупа, которой я так тщательно сковывала сердце. — Этого не будет никогда. Открывать все без исключения балы вы должны будете со своей женой. Это правильно.
— Ты говоришь верные вещи, горностаюшка, — обжег нечитаемым взглядом. — Но почему в глубине души я уверен, что они лишь притворяются таковыми?
Я нарочито небрежно пожала печами. Броня неумолимо таяла, я ее отчаянно принялась возводить снова.
— Вам виднее. И… пожалуй, — неожиданно сбилась с ритма. Стоило сбежать, пока эта битва не проиграна мной остаточно. — Голова кружится. Тут слишком душно…
Я врала. И он знал это. В зале пахло свежим ветром, тонким ненавязчивым ароматом цветов и морем. Дышалось легко. Но мне почему-то казалось, что я вдыхаю плотный дым или влажный туман.
Позорить Эдхарда я не собиралась, покинув посреди танца. Терпеливо дотанцовывала последние па, пока не замолкли завершительные ноты мелодии. Но больше не вела беседы. И он тоже молчал. Лишь сверлил меня упрямым взглядом. А как только приличия оказались соблюдены, и мы завершили вальс привычными движениями: я книксеном, он поклоном, выскользнула из зала в прохладную темень дворцового сада.
Он порывался бежать вслед за мной. И красное платье выдавало меня с головой. Но я маленькая и юркая, и гораздо быстрее достигла выхода. А там, под прикрытием ночи и густых растений скрылась в бесконечных лабиринтах лавровых кустов.
Я шла по темным аллеям лабиринта, чувствуя себя в полной безопасности. Он был огромный, и тускло освещенный, но совсем не страшный. Разноцветные фонарики, развешанные на кустах, кидали яркие пятна света на траву, а странные большекрылые бабочки вспархивали с пышных веток, стоило мне приблизиться. Они причудливо мигали как жуки-светлячки и осыпали все вокруг искрящейся пыльцой.
Ноги несли вперед, я чувствовала себя безвольным пассажиром внутри тела, наблюдая словно во сне со стороны за каждым движением и шагом. И понятия не имела, почему свернула в прошлый раз направо, а теперь налево. Просто шла, наслаждаясь прохладой вечера и одиночеством пока длинный коридор не вывел на небольшую квадратную поляну. В ее центре примостилась одинокая лавочка, над которой раскинул широкие ветви ароматный куст жасмина. Я не сразу заметила, что она не пуста. Мужчина сидел неподвижно, почти полностью сливаясь с тенью. Внезапно он резко поднял голову, и я инстинктивно отступила вглубь лабиринта. Но Олесандр все равно меня заметил.
— Мадемуазель Шэнна, — поднялся он.
Прятаться было глупо и странно, я осталась стоять. Хотя непреодолимое желание сбежать скребло и выло в голове, как пойманный зверь.
— Иногда хочется одиночества, не так ли? — словно мысли прочитал.
— Хочется, — осторожно согласилась, восприняв фразу как намек.
Впрочем, это он и был. Но совершенно не тот, что я думала.
Олесандр в два счета преодолел расстояние между нами. Я невольно попятилась. Близость мужа Рхианнон пугала. В душе поднималось беспокойство. Его взгляд, заинтересованный и цепкий, вызывал не просто смятение, настоящий ужас. Ведь прекрасно понимала, что по сравнению с королевой фей-ир я простенький воробушек, отчего же он пытался убедить, что в холодных синих глазах плещется вожделение. Ложное вожделение, потому что я была уверена, сам Олесандр без ума от Рхианнон.
— Мадемуазель Шэнна, вам говорили, что вы необычайно прекрасны в этом наряде. Красный невероятно вам к лицу, — в хриплом голосе проскользнули соблазняющие нотки. И моя ладонь неожиданно оказалась зажатой в его руке.
— Ваше высочество, — попыталась выдернуть пальцы. — Я не понимаю…
В горле пересохло. Паника нарастала, словно снежная лавина.
— Все вы прекрасно понимаете Шэнна, — заговорщицким тоном произнес Олесандр, приблизив лицо. В его глазах плескался затаенный гнев и ярость. — Вам так же больно, как и мне. Отчего не утешить друг друга, пока наши половинки развлекаются?