– У вас на работе есть женщины?

– Есть.

– Тоже с погонами?

– Разные. Есть с погонами, есть без погон.

– И у них у всех тренированные мозги?

– Нет, – вынужден был признать Роман, – не у всех.

Конечно, не у всех. Если честно, то почти ни у кого.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Я знаю. Вы меня и не обидели. – Она снова засмеялась. – Просто мне родители надоели с нравоучениями.

– А… родители у вас кто?

– Научные работники.

Мила достала телефон и посмотрела на часы – пора возвращаться, она приучила Костю к тому, что его всегда ждет вкусная и горячая еда.

Нужно было немедленно сказать полковнику, чтобы тот больше никогда не приезжал, но – не сказала. Более того, к собственному ужасу, Мила вдруг поняла, что ей до смерти хочется, чтобы Роман обнял ее на безлюдной дорожке.

Не обнял, конечно. Не посмел.

Константину Олеговичу было трудно привыкнуть к тому, что Тамары больше нет. Раньше он часто, почти каждый день, заходил к ней в кабинет – просто так, перекинуться парой слов. И она к нему заходила. Собственно, если не считать Милу, Тамара была единственным человеком, с которым Костя разговаривал не о работе.

Дома Тишинский о Тамаре не вспоминал, а на работе думал почти постоянно. Ему стыдно было в этом признаться, но ее смерть принесла ему… чувство свободы. Он как будто только сейчас получил право жить, не думая о прошлом, и быть счастливым. За прошлые годы Константин так устал от своей вины перед Тамарой, что сейчас словно открывал жизнь заново.

Ему хотелось навсегда забыть о том страшном, что их связывало. Забыть о Тамаре, об Инне и о самом себе – том, давнем, для которого Инна была единственным центром Вселенной.

Сейчас трудно поверить, но ведь сначала Инна ему не понравилась. Когда девушка только пришла в институт, Константин Олегович уже считался одним из ведущих специалистов, хотя никакой руководящей должности тогда еще не занимал. Он и не обратил бы внимания на молодую девчонку, весело смеявшуюся с такими же молодыми инженерами, если бы ту не ввели в его группу. Инженером Инна была никаким, работать откровенно не хотела, сразу же стала звать его Костиком, чего он терпеть не мог, и Тишинский не знал, как от нее отделаться, – пока не понял, что не может без нее жить. И до сих пор не понимал, как выжил после ее гибели.

Константин Олегович оторвался от компьютера, вышел в маленькую комнатку-кухню, примыкавшую к кабинету, и включил чайник. Постоял, глядя в окно на зеленеющие кусты, и неожиданно вспомнил, как Мила сегодня тоже смотрела в окно, сузив глаза, и от этого показалась ему поразительно похожей на Инну.

В первый раз он заметил, как у Инны сузились глаза, когда девушка была для него еще никем. Время шло к обеденному перерыву – тогда, много лет назад, никому и в голову не могло пойти обедать в какое-то другое время, помимо строго для принятия пищи отведенного. В комнату, которую занимала его группа, влетела Тамара, высокая, гибкая, голубоглазая. Влетела, увидела его и обрадовалась. И Костя обрадовался, потому что не видел ее целую неделю: Тамара болела, а у него скопилось много работы, и невозможно было выбраться навестить ее. Никаких слов между ними еще сказано не было, но и так было ясно, что им хорошо вместе, что они отлично друг друга понимают и что слова – отнюдь не главное. (Потом он долго благодарил судьбу за то, что ничего так и не было сказано, от этого его предательство становилось вроде бы и не предательством вовсе.)