— Что за странное проклятие? — удивилась я. — Почему не все счастье?

— Я спросил у него то же самое, — усмехнулся Вайрин. — Он ответил, что мы истинная пара, поэтому отнять у нас все счастье невозможно. А вот… потеряв половину, мы будем особенно мучиться. Потому что наша радость останется с нами, но она всегда будет неполной. И это будет мучить нас, как заноза. Вайторн истлел у наших ног, но проклятие брошенного дракона осталось…

— Сейчас оно сработало, когда мы потеряли Рокарда? — спросил Ролар резко.

— Нет, сын, — грустно покачал головой Вайрин. — Оно пало на нас значительно раньше. Но что хуже — еще больше оно коснулось вас с братом. Вы стали его жертвой. Итак… Вскоре после смерти Вайторна мы узнали, что ждем наследника. А чуть позже стали ощущать, что должны родиться двое. Мы чувствовали два драконьих разума, две души, чьи тела вынашивала твоя мать. И мы были счастливы полностью. Родить сразу двоих детей — беспрецедентный случай для драконов и огромная радость для истинной пары. Про проклятие Вайторна мы не думали. Мы считали, что наша любовь защитит нас. Ведь Кремия имела право уйти от жениха к тому, кого любит. У дракониц всегда был свободный выбор… Мы не совершили ничего неприемлемого.

Вайрин помолчал, потом продолжил под нетерпеливым взглядом сына:

— И сыновья родились. Первым был Рокард… Но рождение дракона, когда в мир приходит могущественное магическое существо, обладающее двумя ипостасями, магией и ментальной силой, подобно грозе. Душа дракона, когда он рождается, минует пласты пространств, уровней мироздания… Говорят, это она устраивает дракону испытания. И чтобы пройти эти уровни, дракон отдает жар, энергию своей души и своего горячего сердца — сосредоточия жизни дракона. В этот раз, впервые в истории, драконов рождалось двое, и никто не знал, как это будет. Рокард шел первым… Мы не знаем, подшутила ли она над нами, сработало ли проклятие, или просто тут кроется ответ, почему драконы прежде всегда рождались по одному. Рокард рождался первым и почти весь удар, все испытания для драконьей души он взял на себя. Ролар, ты шел по «дороге», расчищенной братом, и твое сердце осталось нетронутым. Рокард же родился здоровым мальчиком, но магическим зрением мы видели, что почти весь жар своего сердца он отдал, чтобы «проложить дорогу» в этот мир для двоих — для себя и для брата. У людей сказали бы, что ребенок родился со слабым сердцем. Мы же говорили, что его сердце почти погасло.

— То есть я родился благодаря Рокарду? — спросил Ролар.

— Этого мы не знаем, — ответила Кремия. — Но, я думаю, если бы «испытание» распределилось равномерно на вас двоих, то вы оба родились бы благополучно, — она сглотнула и продолжила, видя, что муж не стремится говорить дальше. — Но мы были счастливы. В мир пришли два наших сына. И мы надеялись, что сердце Рокарда восстановится. За несколько десятков лет так и должно было произойти… Что это за срок для драконов? Ничто. Знаешь, Ролар… В раннем детстве вы очень любили друг друга. Постоянно играли вместе… Рокард был старшим во всем — жестче, любил подтрунивать над тобой. Но и ты не давал ему спуска, вы могли шутливо бороться, а потом вместе играть, бегать, учиться… Мое сердце наполнялось светом, когда я видела моих сильных сыновей. А потом… Все оказалось не так просто, — Кремия замолчала и опять заговорил Вайрин:

— Первый раз дракон тратит энергию сердца, рождаясь. Второй раз — в момент первого обращения, которое, Аленор, возможно, не знает, происходит примерно в пять лет. Мы знали, что должны уберечь Рокарда от этого. Что еще несколько десятков лет он должен провести в человеческой ипостаси. Мы запретили Рокарду идти за своей кровью. Невозможно заблокировать дракону способность обращаться, но мы надеялись на разумность старшего сына. Ролар же в пять лет начал обращаться без труда. Обычно мы не позволяли ему превращаться в дракона при брате, чтобы не травить ему душу. Но пару раз Рокард видел, как брат оборачивался черным вихрем, а потом драконом. И тогда впервые в сердце Рокарда поселилась зависть… Он плакал и говорил, что это несправедливо. Что он тоже должен летать. А мы могли лишь уговаривать и успокаивать его. Он был силен ментально уже тогда, и мы не могли ничего внушить ему. В третий же раз… Ролар, ты был мальчиком. Брат дразнил тебя, говорил, что ты маленький и во второй ипостаси тоже. И ты не выдержал — обратился при нем, чтобы показать, что твоя вторая ипостась тоже подросла. И тогда Рокард не выдержал тоже — и обратился вопреки всему. Но он не превратился в дракона… — Вайрин горько вздохнул. — Знаешь, Аленор, как обращаются драконы? Это непростой процесс, хоть выглядит все очень просто. Наше тело распадается на бесконечное количество мельчайших частиц, а потом собирается снова — во вторую ипостась. Вихри, которые вы видите, — это вихри частиц, принимающих другую форму. Сил сердца Рокарда хватило, чтобы «распасться» на частички, но не хватило на то, чтобы собраться в дракона. И он просто исчез… Как сейчас.

Вайрин замолчал и обвел нас взглядом. А мы ошарашено молчали. То есть Рокард исчез давно? Но ведь совсем недавно мы его видели, разговаривали с ним, и он вырвал у себя совершенно настоящее сердце!

Над полем царило молчание. Мы, герцог и драконы вокруг молча пытались осознать услышанное. А на лицах Вайрина и Премии застыла грустная задумчивость.

Первой тишину нарушила я:

— Но как так может быть? Ведь мы все видели его, разговаривали с ним…

— А вот тут начинается самое тяжелая и запутанная часть нашего «проклятия», — горько усмехнулась Кремия. А Вайрин продолжил рассказ:

— Кремия ощутила неладное, и мы побежали в сад. Но когда мы с вашей матерью, Ролар, подоспели, Рокарда не было. Лишь редкие пылинки лежали на траве… Аты, Ролар, я знаю, что ты не помнишь этого, стоял на коленях, гладил траву, где только что был твой брат. Плакал и повторял: «Это из-за меня, Рокард! Прости меня! Вернись! Возьми мое сердце, мою жизнь… Только вернись!» Мы с Премией тоже были в шоке.

— Но все, что я могла в тот момент, — сказала Кремия, — это собрать в одну точку всю волю, что есть во мне, обнять и утешать моего сына — единственного, что остался в живых. Ты, Ролар, еще долго плакал у меня в руках и повторял: «Рокард, вернись! Это я виноват! Возьми мою жизнь и мое сердце!» Произошедшее было проклятой случайностью! Никто не может судить мальчиков, что они дразнили друг друга и проявили несдержанность! — в глазах Премии блеснул огонь. Она обернулась к Ролару: — И не смей винить себя сейчас! Не время.

Ролар прикрыл глаза рукой, а я всей душой и всем телом — каждой клеточкой — ощутила его горькую боль.

— А я ведь ненавидел его! — сказал он, сжимая кулаки. — Я родился по дороге, проложенной им. Он отдал свое сердце ради рождения нас двоих… И я был глупым мальчишкой, не сдержал своей гордыни! Отец, мать, неужели вы простили меня?

— Твоя мать права, — грустно сказал Вайрин. — Никто не был виноват тогда. Ни ты, ни он… Никто. Может быть, только проклятие Вайторна… Мы никогда не сердились ни на одного из вас. Лишь страдали. К тому же, — усмехнулся он, — потом у тебя появились поводы его ненавидеть. Итак… Дальше, — я присмотрелась к лицу дракона, которого знала как Геарда. Оно было совсем другим. Величественнее, красивее, тверже. Но мимические движения остались почти теми же, и я хорошо их понимала. Сейчас я видела, что отцу становится все сложнее говорить о судьбе своих сыновей. Словно он шел против бурного потока или сильного ветра, требовались постоянные усилия.

— Итак, мы потеряли одного сына и были безутешны. Тогда Кремия и заговорила о том, что, должно быть, так сбылось проклятие Вайторна. Мы потеряли одного из двух сыновей — половину счастья, ведь нашим счастьем, Ролар, вы и были! — эта фраза прозвучала так неожиданно горячо для короля драконов, что все вокруг вздрогнули. — И тогда мы взмолились Всевышнему. А после — говорили с ней мысленно. Пытались договориться, просили вернуть нам сына. Может быть, дать ему родиться в другом теле, стать, Ролар, тебе младшим братом. Ведь мы считали, что не заслужили этой потери, что Вайторн наложил свое проклятие несправедливо…