Эта далеко немолодая, но трудолюбивая и подвижная женщина, пришла в мой дом вместе с женой, в качестве прислуги. Она нянчила Катерину с пелёнок и та, даже уйдя жить в дом к мужу, не захотела с ней расставаться. Видя, насколько сильна между ними связь, я не стал возражать, да и как я мог возразить горячо любимому человеку, ради которого готов был пойти на всё.
Марика хлопотала по хозяйству: готовила, убирала, стирала и чинила одежду. Временами я поражался её расторопности, не понимая, как она успевает за день переделать столько дел.
После смерти Катерины, Марика разделила моё горе, а всю свою нерастраченную любовь и нежность перенесла на Машуню - мою дочь, единственное настоящее сокровище, оставленное мне, как напоминание о покойной супруге.
- Ну как она? - спросил я шёпотом.
- Грустит, - так же тихо ответила женщина. - Ночью плакала.
- Привет! - сказал я, как можно бодрее, и с улыбкой на лице шагнул в детскую.
Машуня полулежала на подушках в широкой кровати, теребя в руках тряпичную куклу. Вид больного ребёнка угнетал меня больше всего на свете, а самое поганое заключалось в том, что я был совершенно бессилен помочь девочке.
С тяжёлым сердцем я подсел на кровать, стараясь сохранять улыбку на лице. Дочь не должна видеть моё отчаяние, иначе эта щемящая душу безнадёжность передастся ей, лишая и без того робкой надежды на исцеление.
- Ты опять собрался в свой лабиринт? - спросила она надув губки.
Дочь всегда очень тонко улавливала моё настроение, вот и сейчас, каким-то только ей известным способом она догадалась, что я готовлюсь к походу. Машуне не нравились мои длительные отлучки, и я уже на полном серьёзе задумывался о том, что пора бросить своё ремесло к чёртовой матери, и посвятить себя целиком больному ребёнку.
- Да, Машуня, - погладил я девочку по голове. - Нужно сходить ненадолго.
Как же она только была похожа на свою мать! Золотистые прямые волосы, васильковые глаза, белая кожа, тот же глубокий, проникновенный взгляд.
Я проболтал с дочерью несколько часов к ряду, не замечая, как летит время, пока Марика не уведомила меня о прибытии Мамука.
Невысокий, лысый торговец, ещё довольно молодой, но уже с приличным животом, перевешивающимся через ремень, прибыл точно в назначенный час. В маленьких мутноватых глазках, застыла отрешённость, но я знал, что это обман. Мамук имел острый ум и соображал на удивление быстро.
Поздоровавшись, я кивком пригласил перекупщика следовать за собой в подвал, который, по сути, представлял собой ещё один этаж. Там я снял с полок несколько коробок и высыпал их содержимое на стол. Мамук опираясь локтями о столешницу, склонился над моими трофеями, внимательно изучая их взглядом.
В целом, я ему доверял, мы сотрудничали уже не один год, и за всё это время он ни разу не пытался меня обмануть. В тот день я предложил ему обычный товар, который наиболее часто встречался в Железном лабиринте:
"Синий хлеб" - небольшой пористый брикет в прозрачной плотной упаковке. Попадался довольно часто в стенных нишах лабиринта. Никто не знал, почему в некоторых местах, после сбора, через определённое время он появлялся снова, но это обстоятельство оказалось очень полезным для людей нашей профессии. На вкус он был, конечно, так себе, но мгновенно утолял голод и придавал сил, цена - один золотой суим за пять штук.
"Слеза Спасителя" - запаянная склянка с прозрачной жидкостью, размером с мизинец. Вещество способно исцелять даже тяжёлые раны и лечить отравления при приёме внутрь, хотя на вкус - дрянь. Вещь очень полезная, а порой и жизненно необходимая, спасшая немало человеческих жизней. Цена - пять суимов.
"Жало" - тонкая, очень прочная и необычайно острая игла, способная делать дырки даже в листовом железе. Не тупилась и не ржавела, особым спросом пользовалась у мастеровых людей. Наконечник стрелы, усиленный этим артефактом, мог пробить любой доспех. Цена - восемь суимов...
- Хорошо, Талгат! - Мамук остался доволен осмотром. - Я беру всё.