Вечер четырнадцатого октября по старому юлианскому календарю выдался промозглым и ветреным. Шквалистые порывы холодного ветра бросали в лица редких прохожих горсти мельчайшей водяной пыли, иногда переходившей в проливной дождь. Скрипя цепями, раскачивались на центральных улицах электрические и газовые фонари. Погода была такой, о которой в народе говорят: хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.
В гостевых апартаментах Аничкова дворца было тепло и уютно, в камине горел огонь, а на мраморной полке грелись, выделяя пряный аромат, две большие кружки с глинтвейном. И только завывание ветра в трубах да стук капель дождя в оконное стекло говорили о том, что там снаружи, за толстыми стенами бушует и ярится осенняя непогода.
В креслах, придвинутых к камину, сидели и беседовали два человека, входившие в четверку самых могущественных людей планеты. Сравниться по силе влияния с британским королем Эдуардом и российским императором Михаилом могли разве что германский император Вильгельм и американский президент Теодор Рузвельт. Австро-венгерский император Франц-Иосиф, президент французской Третьей Республики Эмиль Лубе, турецкий султан Абдул-Гамид II и итальянский король Виктор-Эммануил III, несмотря на обширные владения и многочисленных подданных, принадлежали уже к числу руководителей государств второго разряда, не ведущих, а ведомых, не способных один на один противостоять мировым державам и, вследствие этого были младшими партнерами вышеозначенной четверки.
При этом следовало учитывать, что Российская империя при царе Михаиле находилась на подъеме, как во времена Екатерины Великой, когда один легкий чих в Петербурге мог вызвать тяжкую простуду по всей Европе. Британия же, напротив, при предшественнице ныне правящего монарха – королеве Виктории – миновала зенит своего величия и теперь стремительно скатывалась к надиру. Само поражение при Формозе было бы мелочью, так сказать, неизбежной на море случайностью, если бы не тот факт, что тридцать семь или сорок миллионов лояльного британской короне населения Метрополии (англичан, шотландцев, валлийцев) не могли уже удерживать под контролем огромную империю, «над которой никогда не заходит солнце», с населением в четыреста миллионов туземцев.
Созданная для ограбления туземцев колониальная империя из-за недостатка носителей «бремени белого человека» начала трещать и расползаться на нитки, подобно гнилой тряпке, а владыкам лондонского Сити и международным торгашам все было мало. То они планировали передел колониальных владений в Африке или российских – в Центральной Азии, то их беспокоила растущая германская промышленная мощь, а то они строили планы доминирования в Китае и ограничения российского влияния на Дальнем Востоке…
Самое же главное, что беспокоило этих джентльменов, была, конечно, поднимающаяся, как на дрожжах, Российская империя, раскинувшаяся на одной пятой части суши. И джентльменам обиднее всего то, что англичане, переселяясь в Торонто, Мельбурн или Веллингтон, во втором или третьем поколении становились канадцами, австралийцами или новозеландцами. При этом русские, хоть в Москве или Питере, хоть в Баку, Ташкенте, Чите, Хабаровске и Владивостоке, вне зависимости от того, сколько прошло поколений, все равно оставались русскими. При забеге на длинную дистанцию Британия неизбежно выдыхалась, теряя самую активную, говоря научным языком, пассионарную часть своего населения.
А Россия, напротив, усиливалась, как за счет отселившегося на окраины русского населения, так и за счет стремительно русеющих аборигенов, перенимающих язык, традиции и обычаи государствообразующего этноса, и тоже становящихся русскими. Более того, потомки англичан, перебравшихся в Россию, через два-три поколения становились русскими, а русские, переехавшие в Англию или в Североамериканские Соединенные Штаты, так русскими и оставались.
Кстати, именно на эту тему, применительно к своим семейным делам, и беседовали британский король и российский император, приходящиеся друг другу дядей и племянником. Речь шла о возможном браке и последующей смене подданства дочери короля Эдуарда, принцессы Виктории Великобританской. Женихом принцессы должен стать соратник императора Михаила, пришелец из будущего, вице-адмирал Ларионов, на днях получивший титул графа Чемульпинского.
Данное пожалование не влекло за собой никаких материальных преференций, а только повышало формальный статус адмирала в аристократическом сообществе Европы до такого уровня, когда его брак с Викторией Великобританской уже не выглядел мезальянсом.
Что же касается неформального статуса, особенно во флотских и околофлотских кругах, то его у адмирала и так было достаточно. Для офицеров германского Флота Открытого моря он был почти полубогом, равным обожаемому адмиралу Тирпицу, мастером морской блокады и гением крейсерской войны. Германские моряки мечтали перенести опыт русского флота по блокаде Японских островов на европейский театр военных действий, чтобы при удобном случае сдавить петлей торговой блокады шею вчерашней Владычицы морей.
По тем же причинам и из тех же соображений для моряков Ройял Нэви адмирал Ларионов был ненавидим, как злой гений их флота, овеянного славой адмирала Нельсона. В то же время британские офицеры отзывались о нем в самых превосходных выражениях. А об адмирале Жераре Ноэле они отзывались как о тупице, который забыл, что броненосцы его величества, кроме парадов и зарубежных визитов, могут еще и идти в бой.
Адмирал Ларионов в течение нескольких месяцев дважды нанес поражение британскому королевскому флоту. Первый раз заочно, когда под его общим руководством эскадра кораблей из будущего и русская Тихоокеанская эскадра вдрызг разнесли Японский императорский флот, построенный на английских верфях, по английским проектам и на английские кредиты. Им командовали офицеры и адмиралы английской выучки, за спинами которых стояли английские инструкторы.
Второй раз он разгромил их лично под Формозой, надавав унизительных пощечин и заставив британские корабли спустить флаги под угрозой неминуемого уничтожения. Если честно, то этот адмирал имел право получить такой трофей, как Виктория Великобританская. В этом случае он, возможно, в следующий раз применит свои таланты не против Британии, а против кого-нибудь еще.
Моряки Русского императорского флота делились на две неравные части – на тех, кто был на Тихом океане во время скоротечной войны с Японией, и на тех, кому не довелось в этой войне участвовать. И вторые отчаянно завидовали первым, творившим саму историю.
Разговор между посвежевшим и немного подлечившимся дядей и его племянником шел как раз об адмирале Ларионове и о его царственной невесте. Все прочее ими сказано было еще во время встречи в Ла-Манше. Оба они понимали, что крах Британской империи при ее политической конструкции и настроениях в элите неизбежен, а изменение первого и второго требует немалого времени. Британскую империю уже нельзя спасти как таковую, ибо население колоний и дальше будет расти быстрее метрополии, попутно обрастая своими элитами и своим по-европейски образованным классом, которому однажды надоест владычество спесивых англичан, с оскорбительным пренебрежением относящихся к туземцам. И тогда империю начнут сотрясать бунты и мятежи, сил на подавление которых уже не будет. Потому что одновременно с этим сама Метрополия будет истощена в одной или нескольких крупных европейских войнах. Этот крах нельзя предотвратить, но можно заблаговременно подготовиться к нему. Над этим вопросом король Эдуард будет трудиться до конца своей жизни, а император Михаил, который должен прожить подольше, обещал помочь ему и его потомкам.
Со всем этим король Эдуард уже смирился, тем более что произойти это должно было не в годы его правления, как бы долго оно ни продлилось, а при его детях и даже внуках. Но при этом, выдавая свою дочь за русского, Альберт-Эдуард прекрасно понимал, что если у его любимой Тори и Виктора все же будут дети, что сомнительно, учитывая возраст невесты и жениха, то их потомки, при устранении всех старших остальных ветвей, будут иметь права на британский трон…
«С другой стороны, – думал король, уже принявший решение, – в любом случае это будет моя кровь, а русский на престоле – это все же лучше, чем потомок продавщицы из модного магазина. Быть может, лет через сто или сто пятьдесят они будут его единственными потомками, чья кровь не смешается с кровью простолюдинов». Пусть будет так! Прижилась же в России его свояченица Дагмара. И его милая Тори, скорее всего, сможет стать здесь своей, раз уж атмосфера викторианской Британии тяготила ее как спертый воздух подземелья.
– Да, Майкл, – сказал король, – пусть все будет именно так. Я даю свое согласие на этот брак, крещение Виктории по православному обряду и ее переезд к мужу в Россию. Пусть мистер Ларионов подойдет к нам с королевой Александрой и попросит руки нашей дочери. Только пусть выдержит недельку для приличия, а я за это время постараюсь уговорить жену. Бедняжка уверена, что в России нашу милую доченьку обязательно съедят медведи, и даже твоя мать не может ее переубедить. Но я буду стараться изо всех сил, потому что хочу своей дочери счастья, раз уж она не смогла найти его в Британии, а нашла у тебя – в России.