— А ты неважно выглядишь, — почти дружелюбно обратился к нему японец. — С тобой все в порядке?

— Они... правда уже близко? — хрипло выдавил тот.

— Кто? — удивился толстяк.

— Собаки.

— Собаки обедают, — успокоил его толстяк, снова усаживаясь за стол. Он открыл банку и отправил себе в рот горсть орехов в сахаре. Банка наполовину опустела.

Жуя, Итимада наблюдал за гавайцем. Его вид доставлял толстяку не меньшее удовольствие, чем орехи.

— Мой брат...

— Я жду объяснений.

— Но он...

— Пусть там побудет. Если не обделается, все будет в порядке.

Гаваец так и не понял, всерьез он это сказал или опять пошутил.

Жирный коричневый палец ткнулся в смердящую кучу.

— Итак, это все, что осталось. Так вы утверждаете. — Палец порылся в пепле, разворошил обгорелые клочки бумаги, подцепил кусок бумажника. — Но мне, чтобы поверить, одних слов недостаточно. Ничто не исчезает бесследно. Видишь, эти вещи тоже не обратились в дым, кое-что сохранилось. Я не получил того, что просил. Почему? Говори.

Бледный гаваец с трудом сглотнул воображаемую слюну.

— Мы подъехали сразу после того, как все это случилось. Но не стали останавливаться, а покатили дальше.

— В Каанапали. Гаваец закивал.

— Но скоро мы остановились и вернулись пешком.

— Вы видели труп. — Слова толстяка прозвучали не вопросом, а утверждением.

— Да, видели. Огонь еще не погасили, но удалось довольно быстро вытащить тело из машины.

— Полицейские?