Возвратившись на время в Рим, Аврелиан не забыл благодетеля. Передал Валериану «пятьсот рабов, две тысячи коров, тысячу кобылиц, десять тысяч овец и пятнадцать тысяч коз, а в императорский дворец на Палатине поместил большое число особых ценностей»…
Аврелиан, выходец из провинции, с юных лет не представлял свою жизнь в многолюдном городе. Как профессиональный военный проводил время в походах, гарнизонах и полевых лагерях, отчего не задумывался о собственном доме, символе добропорядочного семейного уюта. А когда в сорок лет женился, довольствовался скромной усадьбой недалеко от Рима — приданым супруги.
Будучи на военной службе, Аврелиан появлялся в столице нечасто. Чтобы не привлекать излишнего внимания, в сопровождение брал нескольких младших командиров и слуг. Пользовался крытой повозкой, откуда наблюдал за прохожими. Всматриваясь в озабоченные лица, старался угадать положение в обществе, имущественный достаток или происхождение — любимое занятие!
До неожиданного вознесения Аврелиана на римский трон его образ жизни мало кого интересовал, но по прежним годам характеризовался как пристойный. Одежды носил простые, надёжные в носке. Обожал жареное мясо и крепкое вино, любил посещать цирк с состязаниями колесниц, делая большие ставки. Понятно, при проигрышах сильно злился и портил жизнь подчинённым людям. Не любил посещать театры, но когда ставилась греческая трагедия с участием мимов, обожал смотреть. Слушая скабрезные шутки презираемых в обществе актёров над богами, военачальниками, знатными римлянами и даже императорами, громко смеялся. Выделял любимцев, передавая им дорогие подарки. Для тех, кто знал Аврелиана, его вкусы казались слишком странными, чтобы его понимать, на что он находил объяснение:
— Меня трудно осуждать за моё отношение к смеху, поскольку я не одинок в своём увлечении. Все императоры восторгались игрой знаменитых мимов, приглашали на пиры, чтобы развлечь себя и гостей. И мне после просмотра трагедии так и хочется высушить слёзы радостным смехом. Вы спросите: для чего? Отвечу — для того, чтобы в оболочке мимов мы узнавали себя, свою сущность, чтобы потом краснеть и содрогаться. Разве я неправ?
Боевой военачальник Аврелиан догадывался, по какому поводу сенаторы призвали его в Рим. После смерти Валериана трон пустовал. Претенденты не дремали. Заговоры зрели по всему периметру границ Империи и внутри Сената.
В городе Аврелиан сменил повозку на крытую
Рынок бурлил людскими водоворотами, как река в весеннем паводке. Покачиваясь в такт шагам носильщиков, Аврелиан с любопытством разглядывал через занавеску жизнь римлян. На пути встречались ещё лектики и паланкины, средства передвижения богачей и знатных римлян, также переносные кресла и ложа. Как правило, они были окружены клиентами, слугами и рабами — чем знатнее римлянин, тем больше толпа! Некоторые граждане, заметив лектику в сопровождении военных, останавливались и с любопытством разглядывали лектику, угадывая хозяина.
Аврелиан тем временем занимался тем же — угадывал прохожих. По простой и затёртой одежде отличал крестьян и ремесленников; каждый нёс на рынок в руках что-либо для продажи или сопровождал ослика с грузом, плодами собственного тяжкого труда. Повсюду сновали рабы в коротких туниках: они угадывались издалека по нечёсаным волосам и грубым воловьим постолам на ногах. Ловко изворачиваясь в густой массе людей, оберегаясь от случайных столкновений, они торопились выполнить поручения хозяев: купить продуктов, отнести приглашение в гости или забрать бельё из уличной красильни или прачечной. Небедные горожане выделялись ухоженными причёсками, яркими одеждами, руки у них — в дорогих украшениях, на ногах — сандалии или сапоги из кожи до голени и валяной шерсти. Бедняки и бродячие мудрецы не нуждались в обуви, шли босиком.
Рынок бурлил страстями. Приглушенный гул, исходящий из толпы, разбавлялся криками разносчиков жареного мяса, фруктов, вина и воды, подслащённой фиговым соком. Повсюду сновали мальчишки, предлагая товары за полцены. Кто пришёл за конкретными покупками, знали, куда идти. Они деловито присматривались к товарам, молчаливо приценивались, чтобы при случае кинуться в ожесточённую перепалку с продавцом, оспаривая его цену. Их гомон перекрывался резкими криками вьючных животных, непременных участников любой рыночной баталии. И в таком, казалось, хаосе почти каждая вещь, выставленная на продажу, непременно находила покупателя!
Лектика Аврелиана внедрилась в глубь рынка с расположенными здесь рядами тесных лавок с прекрасными товарами из Египта, Индии, Аравии. Яркие цветные ткани, ковры, сосуды с бальзамами, маслами из роз, лаванды, миндаля, оливок. Горы ароматных специй на прилавках ароматом перебили запах пота, крови и мочи, висевший в рыночном воздухе.
Смуглолицый торговец, по облику финикиец, подбежал к лекгике и неожиданно просунул сквозь занавеску руку с крохотным бронзовым сосудиком, успев выкрикнуть:
— Бальзам для любви!
Гвардеец оттолкнул его, и сосуд упал внутрь лектики. Продавец бежал вслед и возмущался:
— Отдай деньги! Два динария! Отдай деньги!
Аврелиан поднял сосуд, с любопытством повертел в руках, принюхался. Сомнительно, что внутри бальзам, а не ослиная моча. Уличные продавцы — жулики. Этот не исключение, но артист неплохой… Оттянув занавес, выглянул: финикиец продолжал бежать за лектикой, размахивая руками. Аврелиан улыбнулся. Нащупав в кошеле мелкую монету, бросил.
Лавки, лавки, лавки… Торговцы из Греции, Египта и Европы, с Востока и Азии и даже из Индии. Пекари у огнедышащих печей кормят покупателей горячим хлебом, кренделями и печеньем. Молочники из окрестных селений предлагают сыры всевозможных видов — соленые и пресные, мокрые и сухие, на любой вкус. Повсюду люди теснят друг друга, толкаются и наступают на ноги, бранятся и временами дерутся. В какой-то момент все расступаются, чтобы пропустить ослов, волов и другую тягловую скотину, гружённых всё новыми и новыми товарами. На миг в освободившееся пространство проскальзывают озорные мальчишки и носильщики с тюками и корзинами на плечах и головах.
Посещение рынка и дальнейшее прохождение городских улиц в очередной раз убедило Аврелиана в том, что Рим сам по себе — колоссальное поселение людей, в которое трудно поверить! Рим потребляет всё, что только заблагорассудится — и этого мало! Кто имеет множество благ, столько же хочет ещё, ибо в богатстве нет предела. Римлян невозможно насытить, по этой причине они ежедневно с усердием делают запасы, будто собираются прожить вторую жизнь, а не одну, данную богами. Ради стяжания материальных ценностей происходят войны, а стяжать их заставляет тело, которому римлянин по-рабски служит. Ничто более не вызывает одобрения у римлян кроме богатства…
Аврелиан видел многолюдные улицы, чему не пришлось удивляться. В нём помимо римлян с древними родовыми корнями, отличимых по одежде и уверенности в себе, полно другого народа. Немало суетливых греков, степенных чернокожих эфиопов и нубийцев, смуглых телами сирийцев и египтян. То тут, то там встречаются германцы со всклокоченными бородами и усами, индийцы и персы в ярких одеяниях, светловолосые бритты… Все, кого когда-то покорили римляне, сейчас мирно уживаются! Предки этих людей были рабами римлян; рабы отпускались на свободу, обзаводились семьями. Насильно отторгнутые от родины чужеземцы, обживая римские города, привносили в римскую культуру элементы своих цивилизаций. Вот почему в римских домах, на улицах и площадях вместо латыни и греческого языка чаще звучат речи чужестранцев.
«Как знаться с такими людьми, найти общий язык? — размышлял Аврелиан. — Великий Рим дряхлеет, разваливается на части, привлекательные для варваров и своих сепаратистов… Если не остановить, грядут ужасные времена… А чтобы этого не случилось, Риму нужна сильная рука…»