Ромка бегло переводил.

– Такие же, как эти. – Мирослав ткнул пальцем в сторону костров с человечиной.

– Нет, тут принципиальная разница. Для туземца съесть печень своего врага так же естественно, как для вас подобрать из пыли золотой дублон. А рубить руки и сжигать людей живьем – дело для знатного дворянина и студента, пусть и недоучки, противоестественное, а потому грешное.

– Не понимаю, – сказал Ромка. – Почему для туземцев это не грешно, а для испанцев грешно?

– Потому, сын мой, что индейцы не ведают, что творят зло. Испанцы же знакомы с десятью заповедями Отца Небесного, ведают, что творят зло, но все равно творят. Это и есть грех, и этим он отличается от заблуждения.

Ромка лишь покачал головой, а Мирослав тронул его за рукав и попросил перевести:

– Святой отец, нам нужно выбираться с острова. У вас есть корабль или хотя бы лодка?

– Да. Местные лодки называются пирогами.

– Понятно, – перебил Мирослав Ромкин перевод. – А где, спроси, он ее оставил?

– На берегу, рядом с другими индейскими лодками.

Мирослав насупил брови. Он понял, что священник не хочет показывать дорогу, чтоб путники не вздумали выходить в море без него.

– Проводите? – выдавил из себя воин.

– Конечно, – просиял монах в индейском наряде.

Похоже, его авторитет был тут не настолько силен, чтоб совсем уж не беспокоиться за свои печень и сердце.

– Мне кажется, надо перевязать вашего друга, – сменил он тему разговора. – У меня есть корпия и относительно чистая тряпица.

– Мы будем вам очень благодарны, – ответил Ромка и наконец осмелился задать давно мучавший его вопрос: – Святой отец, а почему туземцы такое внимание уделяют штанам?

– Сами они, как вы заметили, этой детали гардероба не носят и до нашего появления даже не догадывались о такой одежде, – ответил монах, ловко бинтуя мускулистый торс Мирослава. – Теперь они считают, что в них сосредоточена сила белого человека.