– Чем могу вам помочь? – спрашивает она.

– Я сестра.

– Вы сняли «апологию»? – В ее тоне явственно сквозит неодобрение.

– Я сбежала.

– О! О, хвала господу! Сестра Терпение, да? Все вас искали. Мы так беспокоились! Мы молились за ваше благополучное возвращение.

– Простите, – сквозь стиснутые зубы выдавливает Коул, стараясь выразить свою вину. Но ничего этого в ней больше нет.

– Вы прощены, разумеется, прощены. Знаете, такое бывает. Сомнение – это отмычка в руках дьявола. – Она опускает голос, радуясь возможности посплетничать. – А правда вы украли деньги своего отделения? О, и это видео! В компании неверующих девиц на той жуткой выставке. Говорят, Мила набросилась на них. Сама я не видела, но все только и говорят об этом. Для Церкви это очень плохо. Вы навлекли на нас позор. Мать Низшая очень расстроена.

– Раскаяние – это дело всей жизни, – говорит Коул и начинает: – Моя дочь… – В тот самый момент, когда монашка спрашивает: – Но где же ваша дочь?

– Ее здесь нет? – говорит Коул.

– Разве она не с вами?

– Поклянись, что ее здесь нет! – рычит Коул. – Душами своих мужчин!

– С какой стати она должна быть здесь? – заикается монашка. – Она должна быть с вами. Это вы ее мать.

– Едем! – бросает Лу́не Коул. Цепенея от ужаса. Если Майлса здесь нет… он может быть где угодно. В любом месте Майами. С кем угодно. У торговцев мальчиками. У похитителей. В полиции. Мертвый в придорожной канаве. Пропал. А она, возможно, никогда этого не узнает. Весь город – огромная черная дыра, в которую провалился ее сын.

– Куда? – спрашивает Лу́на, быстро разворачиваясь в три приема.

Монашка бежит следом за ними, колотя по багажнику.

– Сестра Терпение! Сестра Терпение! Мы вам поможем!

Ты знаешь куда. Выбора нет.

– В полицию. – Коул с трудом глотает комок в горле. – В ближайший полицейский участок. Вы знаете, где это?

– Да. Конечно. Но… вы уверены?

Выбора нет.