Глава первая. Маленькая революция в большом поместье

— Прошу внимания! — тонкий, словно писк издыхающего комара голосок Эммы очень сильно меня раздражал.

Я глядела на ее отражение в огромном зеркале висевшее в холле прямо перед лестничной площадкой на которой я сейчас стояла и безуспешно пыталась привлечь внимание собравшихся внизу многочисленных слуг.

Слегка поморщилась разглядывая хрупкую, достаточно высокую фигурку в черном, вдовьем платье. Не сомневаюсь, что настоящая Эмма гладко зачесала бы волосы и убрала их под уродливый чепец, который еще утром пыталась мне навязать высокомерная горничная. Но я терпеть не могла все головные уборы и даже зимой предпочитала ходить без шапки.

Сегодня мне хотелось бунта, как некой компенсации за то положение в котором я оказалась. По воле неизвестных мне, но несомненно обладающих изощренным чувством юмора богов, я была заперта словно в клетку в тело этой мямли и рохли. Ручки, как птичьи лапки, худое, высокое тельце. Хотя... Волосы шикарные, хоть в этом повезло. Тряхнула головой и залюбовалась переливами золотых локонов, которые словно радуясь отсутствию траурного чепца густой волной упруго подпрыгнули на щуплых плечиках, приятно защекотали спину своей невероятной тяжестью. Я поправила длинными, почти прозрачными пальчиками это шелковое великолепие и задумчиво застыла в ненужных именно сейчас размышлениях.

Уже прошло три дня с того момента когда я вынужденна была признать, что окружающая меня действительность, все эти горничные в форменных белых передничках, дворецкие в ливреях, бесконечные анфилады комнат и залов набитых призведениями искусства и дорогой мебелью, все это мне не кажется и не мерещится. Это тельце так отличающееся от моего знакомого и родного, этот голосок умирающего лебедя — вовсе моими не являются! И это не бред после черепно-мозговой травмы, которую я наверняка получила, когда упала с той высокой скалы, не реакция на препараты которыми меня лечат, не видения коматозного состояния. Нет! Все реально! Железобетонно реально!

Моя прошлая жизнь рассыпалась при падении, как и мое тренированное, сильное и любимое тело. Неотложные дела, срочные совещания помеченные в ежедневнике красными птичками и крестиками очевидно тоже разлетелись и канули в небытие. Даже неверный муж Гоша остался где-то там. Понять бы где... А сейчас время, словно сбилось с дороги, с такой ясной и понятной еще три дня назад. Задержалось в пути, замедлилось и стерло привычный ритм жизни обыкновенной начальницы следственного отдела полиции. Я с досадой хлопнула по холодному, белому мрамору балюстрады. "Вот, черт! Я же не успела сказать заместителю... Так стоп. Какому заместителю? Ты теперь Эмма Загряжская, в девичестве Хрящ. Наследница богатая, глупая и жалкая. Пора привыкнуть, что ты и время заплутали в лабиринтах ненужных воспоминаний, невыполненных обязанностей и призрачных надежд. Возврата к прежней жизни очевидно нет, а значит буду строить новую из подручных материалов.

Я тряхнула головой отгоняя липучие, назойливые мысли. Все! Надо привыкать к тому, что я теперь Эмма. Судя по информации из дневников, которые я читала все эти ночи, торопливо переворачивая пахнущие розой и лавандой страницы, по пренебрежительному отношению собственных слуг, по чудовищно глупым подписям поставленным под брачными договорами, девушка в"костюмчике"которой сейчас метались моя душа и сознание, была особой крайне нерешительной, болезненно-застенчивой, затюканной любимым, но достаточно жестоким самодуром папочкой.

Не успела Эмма схоронить и освободиться от гнета деспотичного, любящего только себя и свое несметное богатство папочки, как с головой нырнула в новую напасть. Она влюбилась! Влюбилась фанатично, до потери сознания в вдовца с двумя детьми, красавца и разорившегося аристократа графа Мартина Загряжского.Граф видимо был еще тот ходок. У скромницы Эммы практически не было шансов на его ответную любовь. Тогда глупышка просто купила своего кумира, героя всех ее любовных грез, вверила все свое огромное состояние в руки любимые и как я подозреваю не совсем честные. Граф Загряжский судя по всему был игрок, авантюрист и личность довольно мутная. Впрочем почему был? Утонуть-то он утонул, а вот трупа никто не видел... Это не помешало влюбленной Эмме сигануть со скалы. А возможно ее подтолкнула не только потеря любимого, а и потеря всего своего состояния. Последняя запись в дневнике расплылась от слез. "Мне нет места в этом жестоком мире!", написала она дрожащей рукой. Да, жалко конечно девочку Эмму, но себя мне жалко больше.

Завтра в поместье нагрянут новые хозяева, что бы забрать имущество почтенного Платона Хряща, за долги его неудачливого в карточной игре зятя. Вот жизнь шутница и баловница! Один всю жизнь копил и множил для того, что бы другой, чужой и пришлый промотал играючи. Вспомнив о долгах и визите стервятников, я встрепенулась. Мне необходимо быдо извлечь из сложившейся ситуации максимум выгоды. Пусть тело у меня чужое, но жить в этом мире предстояло именно мне, а не бедняжке Эмме.

Я обвела глазами толпу слуг столпившихся внизу. Приглушенно хихикали молоденькие и глупые горничные, которые надеялись, что их смазливые мордашки гарантируют им лояльность новых хозяев. Хмурились мужчины нервно теребя головные уборы. Им явно не хотелось возвращаться в ближайшую деревню, терять сытые и денежные должности и вновь становиться землепашцами.

Особняком держались уверенные в своей необходимости и нужности при любом смене режима работники кухни в белых фартуках и колпаках. Суетливо протирал круглые очки в тяжелой, роговой оправе управляющий. Его лысина покрылась испариной, а ноги нетерпеливо топтались на месте, словно он готовился к старту.

Я вглядывалась в лица пытаясь вычислить человека, которому поручено присматривать за всеми, беречь добро готовое перекочевать в чужие и загребущие руки. Мой план был простым. Надо сделать этих людей, что стоят сейчас внизу своими сообщниками, дать индульгенцию на разграбление поместья, только тогда мне тоже удастся улизнуть с набитыми карманами и неплохо устроиться в том доме с постоялым двором, документы на который я нашла в отцовском кабинете. Пусть этот дом находится у черта на куличках, где-то на севере, но по документам он принадлежит Эмме, а значит мне.

По завещанию родная тетка Эммы, Агафья Хрящ, все свое имущество отписала племяннице, а если племянница побрезгует таким даром, то дом и постоялый двор пусть стоят и рушатся временем, других хозяев там быть не должно. Никакие мужья и другие родственники, а так же государство забрать завещанное добро, почившей с миром Агафьи Хрящ не могут.

Я искренне была благодарна незнакомой мне женщине. Не знаю, чем она руководствовалась, когда состовляла этот документ, но сейчас эта желтовая, заверенная гербовой печатью и четкой подписью Агафьи Хрящ бумага была мне дороже денег. Впрочем деньги я тоже надеялась заполучить, при правильном подходе к сложившейся ситуации. Откашлявшись и напрягая голосовые связки я обратилась к слугам.

— Прошу внимания! Пожалуйста послушайте! Тише, я вам сказала!!! — в плотном гомоне голосов, я показалась сама себе рыбой безмолвно открывающей рот и пускающей круглые пузырики. Толпе внизу явно было наплевать на мои призывы.

Я медленно закипала, злилась на Эмму, на слуг которые были похожи на тупое стадо баранов. Злилась на обстоятельства заставляющие меня стоять на этой площадке второго этажа и чувствовать себя неудачницей, ждущей внимания. Похоже на то, что Эмме его не дождаться, но вот Ольге Николаевне Грановской, вполне возможно!

Еще вчера я заприметила огромную, словно посуду из коллекции великана, фарфоровую вазу. Она поразила меня своими размерами и изяществом росписи.

— Эх, красивая же вещь была! — мой голос ожидаемо не услышали за грохотом вазы окончившей свою хрупкую жизнь на отполированном мраморе пола.