Костяк группы сформировали в Тамангане под Мирным, в штабе по борьбе с лесными пожарами. Двое из четверки непосредственно числились в структуре МЧС, третий работал в республиканском спасательном штабе, четвертый – в департаменте по обнаружению и локализации лесных пожаров. В Ытык-Тюеле приняли на борт еще двоих – с гидродомкратом и резаками по металлу. В Доброволине – меня с Липкиным. В итоге получалось восемь человек плюс пилот, отделенный перегородкой (почему он один, а не двое, как положено по инструкции, мы так и не поняли). Второго бородача, вооруженного короткоствольным автоматом (спасателям, ведущим работы в опасных зонах, рекомендовано носить оружие), звали Антоном Блоховым. Он был моложе первого и на лицо попроще, часто косился на Боголюбова, словно спрашивая разрешения на ту или иную фразу (непосредственный начальник, догадалась я). Все прочие были безбородыми. А работник департамента обнаружения и локализации и вовсе – женщиной. Люба Невзгода, как она представилась. У женщины было скучное, малоподвижное лицо, приплюснутый нос, тонкие губы. Азиатские скулы придавали лицу угрюмость. На такую женщину мужчины обычно дважды не смотрят. Возможно, ее портила униформа, висящая мешком, или что-то другое, не знаю. Но интереса в мужской среде она не вызывала.
Со мной было сложнее. Остальные трое периодически косились в мою сторону. Один казался интеллигентным, другой изображал мачо (я в таких случаях добавляю de cabrio, и по-испански получается «козел»), а третий был зауряден – ни рыба ни мясо. Он смотрел настороженно. При погрузке мы обменивались крепкими мужскими рукопожатиями, так что я запомнила каждого (у меня феноменальная память – пока не забуду). Первого звали Сашей Турченко – очков он не носил, но в голубых глазах светился высокий IQ. Второй – Вадим Усольцев, щетинистый красавчик с претензией на брутальность. Третий – «просто Сташевич». Если что его и выделяло, то это долгий немигающий взгляд. Казалось, он сейчас разлепит губы и заунывно произнесет: «А мы с вами никогда не сидели за одной партой?..»
Стали обмениваться репликами, поговорили о работе. Турченко вспомнил, как в апреле прошлого года треснул лед под Нижнекумской. Тридцать рыбаков отрезало от суши. Спасатели переквалифицировались в «дедов мазаев», вывозили людей на лодках. Никто и «спасибо» не сказал. Рыбаки пьянющие были – только ругались, а последних даже вытащить не успели – затянуло мужиков под вздыбленную льдину. Влепили по «строгачу», словно они сами эту льдину опрокинули. Усольцев в марте из Хакасии не выезжал. Снежные вершины чудили. Трассу Абакан – Кызыл накрыло лавиной, двоих в машине завалило – пока откопали, уже готовы. Парень с девочкой в обнимку, словно на свидании. Можно представить, что они чувствовали в последние минуты... У Сташевича разыгрались воспоминания о «ласковом мае», когда двадцать деревень в Красноярском крае ушли под воду. Такого разлива Кан еще не видывал. Целая флотилия – каждая старожилка норовила полдома с собой увезти, мародеров боялись, а виноват во всем, конечно, Путин, и трудно объяснить, что не только он один. Многие отказывались бросать свои дома, а вода поднималась. В один из таких приливов он и попал – уходил последним, днище лодки пропорол козырек крыльца, и Сташевич полночи просидел на крыше в компании человека и кошки. Кошка орала дурным голосом, а человек аккомпанировал ей на баяне.
– Ерунда, – заявил Блохов. – Кан – это мелкие неприятности. Вот то, что случилось в Ленске, – это полная репетиция апокалипсиса. Особенно когда разрушилась нефтебаза и в Лену хлынули нефтепродукты... Впечатления жуткие. Дамбы прорываются, нефть рекой, «сушки» бомбами молотят по заторам... А тут вдруг лемминги начинают покидать береговую зону! Крысы такие северные. Не приведи бог увидеть. Лезут из всех нор, щелей... Сплошным ковром – плечом к плечу, на километры фронтом, дружно топают в тайгу. Вот где дух захватывает...
Я пыталась представить. Дошла до того места, как ковер пищащих зверьков обтекает босые ноги со следами прошлогоднего педикюра...
– Летим в дождь! – крикнул пилот. – Вы как хотите, а я снижаюсь! – У сахаляров потрясающее чувство юмора; от отцов, видимо, досталось, женившихся на якутках.
Кто мог, припал к иллюминаторам. Картина за бортом менялась не в лучшую сторону. Бледные облачка, вносящие разнообразие в монотонную голубизну, сменили цвет, сплотили ряды и перешли в наступление. Это образование явно носило дождевой характер – серую мглу чертила косая штриховка. Грозы в Якутии не редкость. В том числе и сухие: никакой воды, а молнии бьют, как из «Катюш». Жуткое зрелище. Не так давно трансформатор на стрельбище разворотило – прямым попаданием...
Пилот плавно повел машину к земле. Зеленый ковер бросился в глаза. Стали прорисовываться отдельные детали вида в плане – макушки деревьев, каменные россыпи на отмели извилистой речушки. Снизившись метров до двухсот, вертолет выровнял хвост. Под полозьями вновь побежал массив. Но праздничность пейзаж уже утратил. Лес потемнел вместе с небом. В завершение по иллюминаторам ударила вода...
– Между прочим, господа, в метеосводке из Грязина дождь не значился, – оповестил на весь салон Усольцев. – Над всей Якутией обещали безоблачное небо.
– Синоптики не ошибаются, – хохотнул Саша Турченко, – ошибается погода.
Невзгода бледно улыбнулась, но ничего не сказала.
– Неправда, – вспомнила я. – Синоптики с Бестяхской обещали дождь.
– Значит, ваши угадали, – оскалился Усольцев.
Боголюбов пристроил на коленях планшет. Развернутая им карта имела потасканный вид (видимо, в ответственные дни на нее ставили всё, в том числе закуску), однако, вытянув шею, я смогла прочесть вверх ногами знакомые названия.
– Полпути позади, – покосился на старшего Блохов.
– И немного осталось, – добавил Турченко.
Боголюбов молчал. Он мрачно рассматривал карту и что-то высчитывал; щетинистые губы отрывисто дрожали.
– Мне не ясен смысл спасательной операции, коллеги, – обронил Сташевич. – Кого и где мы собираемся спасать? От Хананги до Медвежьего кряжа – безнадежная глушь. Овраги поросли лесами, сплошные ельники; если самолет упал на дно, мы его не увидим. Работать нужно в комплексе: наземные поиски плюс координация с воздуха. А какой смысл кружить над массивом? Долго не протянем – нам на этом бензине еще возвращаться.
– Горючка у вас за спиной, – буркнул Блохов. – Двенадцать ведер в канистрах – недостаточно?
Не знаю, как насчет ведер, но в салоне были установлены еще и два дополнительных топливных бака – грубейшее нарушение техники безопасности. При аварии хорошо горят, а до аварии приводят к нарушению центровки воздушного судна.