– Винт отхреначился, командир! – истошно взвыл пилот. – Молния попала!

В переводе на нормальный это означало примерно следующее (о чем я узнала позднее): от разряда заклинило колено вала, передающего вращение на вспомогательный винт через редуктор в хвостовой части. Стабилизация приказала долго жить – под действием одного лишь несущего винта вертолет затянуло в круговерть и понесло к земле.

Кто-то из сидящих напротив навалился на меня, затем мы оба полетели обратно, увлекая за собой других несчастных.

– Держись, падаем! – вскричал Усольцев. Он уже не шутил. Нос вертолета накренился. «Батюшки, – дошло до меня, – мы ведь не в шутку падаем. В реале! Проделали расстояние с половину Франции – и на тебе!» Пол помчался из-под ног. Я влетела физиономией во что-то крепкое, стальное, возможно, в перегородку – разбила нос. Вспыхнул глаз. Я запоздало подставила руку, но под воздействием невесомости понеслась вверх по перегородке. Последнее, что худо-бедно помню, – пронзительную боль ниже локтя и рычание командира: «Всем надеть мешки!..» Остальное – цветные галлюцинации.

Как расскажет позже грамотный Турченко, нас выручил отказ основного двигателя и режим авторотации – когда лопасти винта раскручиваются набегающим потоком воздуха и тормозят падение. Видимо, пилот отчаянно работал рычагом тангажа, пытаясь уравнять подъемную силу с силой тяжести – тут и вышел сбой: двигатель отказал, включилась авторотация, благодаря чему мы и не рухнули камнем. Сминая молодой ельник, вертолет слетел на дно оврага и зарылся носом в терновник. Брызнуло стекло в кабине экипажа...

По счастью, нас не раздавило оторвавшимся двигателем – он просто не оторвался (хотя и должен был – от этого погибли многие, в том числе губернатор Красноярского края). Когда я очнулась, первым делом увидела над головой крапчатое небо с огненными сполохами. Меня тащили, дождь хлестал по лицу.

– Блохов, отставить! – орали с истерическим надрывом, – не трожь его, он труп! Живо в лес, твою мать!

– Мужики, ща рванет! – орал параллельно второй голос.

Люди разбегались кто куда. Девяносто второй бензин в салоне, отметила я как-то между прочим. И в бензобаке не меньше половины...

Меня швырнули за мшистый бугор, игнорируя правила куртуазности и галантного обращения. Я упала, лязгнув зубами. Свернув трухлявую корягу, за мной в укрытие влетел еще один человек, за ним третий. А потом рвануло так, что я вторично лишилась чувств...

Перед глазами расплывался и дрожал иконописный лик Борьки Липкина – почему-то в оранжевой рамочке.

– Мы тебя потеряли и вновь обрели, Дашка, – бормотал он, заикаясь, и ощупывал меня – зачем?

Я решила приподняться. Лучевая кость правой руки пронзительно ахнула. Я упала на спину, завыла.

– Возьми платок, вытри ей нюшку, – предложил женский голос, и что-то заворочалось в мокрой траве. – Посмотри, она нос расквасила.

– Давай, – согласился Борька.

Я закрыла глаза. Убыстрялась веселая карусель. Влажная ткань прошлась по моей физиономии. «Гигиеническую» процедуру сопровождало сопение – я покорно ждала и не дергалась.

– Ты страшна, как фильм ужасов, Дашка, – радовал меня Борис. – Но в целом молодчина, не сдалась. Ты только не реви, ладно? Сейчас глазки вытрем... О-го-го, синячище! – Он присвистнул. – А что? Смелое цветовое решение. Как это ты сумела?

– Болит, – прошептала я. – Знаешь, как болит, Борька... И нос болит... И рука... И нога, кажется...

– Пройдет, Дашок, но постарайся больше себя не калечить. Мне еще перед твоим мужем отчитываться...

Борька закончил процедуру и отодвинулся. Мой детский лепет на лужайке его не тронул. Он активно завозился и стал куда-то переползать – по-видимому, к обладательнице женского голоса.