Я не сразу узнала Турченко. Этот человек больше походил на бродягу, чем на доблестного поисковика-спасателя. Одежда колом, штаны трубами, колени разорваны. Он шел сутулясь, и казалось, что в рюкзаке у него не полтора кило веса, а десятка два кирпичей. Щетина – сантиметровая, глаза мутны, походка твердая, но какая-то однобокая. Он не смотрел по сторонам, только вперед, не отвлекаясь на разные мелочи вроде торчащих голов. Упрямо глядя в одну точку, он прошествовал мимо меня и скрылся в кустах. Чем и поставил меня в затруднительное положение. Идти за ним? А вдруг повернет? Возвращаться обратно? А чего я там не видела? В третий раз любоваться обломками самолета?

Делать нечего – пришлось заняться нелюбимым делом. После краткого отдыха, скопив немного силенок, я встала и полезла в гору. Выберу пышную елочку, натаскаю под юбку лапника и – пропади оно все пропадом...

Дремучая тайга оказалась плотно заселена двуногими. Не тайга, а город какой-то. Гибкая фигура вынырнула из-за полы мохнатой шубки. Пока я решала, что делать, меня повалили в траву, и знакомый голос весело сообщил:

– Проверка паспортного режима! Лапы в гору, ксивы на бочку!

Тут я совсем ошизела. Борька Липкин – живой и невредимый! Охрип, но с чувством юмора по-прежнему в ногу. Я отчаянно замычала, замолотила руками – выражая протест против хамского обращения. Он поставил меня на ноги, отошел и с ухмылкой стал разглядывать. Значит, убивать не собирался. По крайней мере, сразу.

– Это ты? – с ужасом промычала я.

– Это я, – гордо ответил он. – Был, есть и буду быть. Советую присоединиться, Дашок. Мы с тобой таких дел наворочаем – чертям тошно станет!

Бахвалился он, в сущности, напрасно. Внимательно изучив его поближе, я констатировала, что выглядел Борька хуже Турченко. Весь бледный, под глазами синяки в пол-лица. Жилы на висках пульсировали. Голенище порвалось, и сквозь прореху в штанине топорщился грязный бинт вокруг ноги.

– Ты как выжил-то? – спросила я.

Он тяжело вздохнул, наложив на чело тень воспоминаний.

– Я бежал как конь, Дашка. Этот придурок Усольцев шарахнул над головой – я чуть не обделался. Пока он затвор передергивал, а остальные подбегали, я шмальнул в воздух и отвалил куда-то в сторону. Ты бы видела, как я несся, подруга... Я этого засранца, если встречу, точно замочу.

– Уже замочили, – сказала я, – пал Усольцев.

Борька сглотнул.

– Откуда знаешь?

– Видела...

– Расскажи.

Мы сели под дерево, лицом друг к дружке, определив каждому глазу сектор наблюдения, и я начала повествовать. Чистую правду и ничего, кроме правды. Кроме чемоданчика. С моих слов выходило, что я только заглянула в самолет и в ужасе умчалась. Ведь там столько покойников...

– Подожди, – перебил Борька, – не части. В котором часу ты вышла к месту крушения?

– М-м... в шесть, – вспомнила я. – Мужем клянусь, в шесть, Борька. Потому что в шесть-пятнадцать прибежала на озеро (а зачем я прибежала на озеро? Купаться!), а там глянула на часы. А что?

– Я вышел к самолету в шесть ноль-девять, – пристально глядя мне в глаза, пробормотал Липкин. – Я с Боголюбова часы снял, ему уже не нужны.