Задумавшаяся Фели смотрела из окна гостиной на декоративное озеро.

Вспоминала ли она тот далекий день, когда ей было семь лет? Я не могла пустить ситуацию на самотек.

– Странно, не так ли, – поднажала я, – что у Харриет не было камеры? Мне казалось, что у человека вроде нее должна быть…

– О, у нее ведь была! – воскликнула Фели. – Еще до твоего рождения. Но когда появилась ты, она ее отложила – по очевидным причинам.

Обычно я бы сказала какую-нибудь грубость, но необходимость, как кто-то заметил, – мать сдержанности.

– По очевидным причинам? – переспросила я, готовая снести любое пренебрежение, лишь бы этот разговор продолжался.

– Не хотела сломать ее.

Я рассмеялась слишком громко, ненавидя себя.

– Готова поспорить, она извела на тебя километры пленки, – заметила я.

– Километры, – подтвердила Фели. – Километры, и километры, и километры.

– Где же она тогда? Никогда ее не видела.

Фели пожала плечами.

– Кто знает? Почему ты вдруг заинтересовалась?

– Из любопытства, – ответила я. – Хотя я тебе верю. Это так похоже на Харриет – истратить всю пленку на других. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь снимал ее саму?

Вряд ли я могла подойти к вопросу более прямо.

– Не помню, – ответила Фели и снова отдалась Бетховену.

Я стояла за ее спиной, заглядывая через плечо в ноты, – вторжение в личное пространство, которое, как я отлично знала, заставляет ее чувствовать себя неловко.

Однако она продолжала игнорировать меня и играть дальше.

– Что такое Tempo rubato? – спросила я, тыкая в карандашную надпись на полях.

– Украденное время[10], – ответила она, не сбиваясь ни на миг.