— Не может быть! — восклицаю я, откидывая одеяло в сторону. Мои босые ноги за считанные секунды соприкасаются с ледяным полом, а в правом бедре ощущается резкий укол боли. — В том борделе я видела точно такую же девушку, ей тоже кололи наркотик! Кажется, ее звали Мелани…

Ричард плотно сжимает губы и покачивает головой с таким видом, будто я только что сморозила полнейшую чушь.

— На ее руке был браслет, разве не припомнишь? — он вновь улыбается надменной улыбкой, которая одним только видом сообщает, что его мнение — авторитетное и единственно верное во всем здании. — И он далеко не сдерживает эмоции. Он послушно подает нам сигнал о том, что солдат что-то чувствует. И чем больше человек ощущает эмоции, чем больше чувствует разряды тока…тем больше вспоминает свою прошлую жизнь, понимаешь? Большинство людей, прошедших санацию, попросту не сталкивались с родственниками, близкими и друзьями. Не видели своих детей, дом, в котором прожили половину жизни… У большей половины из них чувства и эмоции как отрезало, а у остальных чувства лишь притупились и ожидали определенного толчка, триггера… Кстати говоря, ты относишься ко второй категории людей, успешно прошедших санацию. Девяносто пять процентов из этих людей погибли просто так, практически никто из близких не захотел вернуть им память. Было несколько попыток, но все они закончились провалом. Выжившие превратились в настоящих дикарей, согласись?

— Они всего лишь пытаются выжить, полагаясь на инстинкт самосохранения, — произношу я металлическим голосом. — Их недоверие ко всему живому вполне можно объяснить банальным страхом.

— Возможно, но… именно животный страх, первобытные инстинкты и другие чувства, затмевающие человеку разум — и являются неким тормозным фактором в масштабном прогрессе человека разумного, — убежденно проговаривает Ричард, твердо глядя мне в глаза. Он без особой на то надобности стряхивает невидимые пылинки с пиджака цвета осени и прочищает горло. — Представляешь сколько всего люди еще не сделали только потому, что склонны к предрассудкам или к банальному страху смерти?

В горле застревает ком, я нервно сглатываю, прежде чем сказать что-либо. Мои губы изгибаются в искаженной усмешке, когда я осознаю, что он имеет в виду.

— Хотите сказать, что вы изобрели санацию не для того, чтобы спасти людей? — мой вопрос встает поперек горла, когда обретает словесную оболочку, рассекая воздух.

Мистер Морган медленно разворачивается ко мне боком и переплетает руки на груди, отчего ткань на его пиджаке натягивается, образуя морщины. Он стреляет в меня тусклыми глазами цвета кофе с молоком, а на губах его красуется привычная надменная ухмылка.

— Ты слишком узко мыслишь, моя дорогая. Слышала когда-нибудь о бессмертии? — его рассудительный голос звучит уверенно, строго, по-командирски властно. — Может, смотрела бутафорские фильмы на эту тему, читала книги?

Я хмуро оглядываю его силуэт, напрочь запутавшись в мыслях.

— Я не понимаю… что вы имеете…

— Это будет тебе дополнительной пищей для ума, — мужчина не спеша подходит к потайной двери в стене, которая мгновенно открывается перед его персоной. — А пока отдыхай. Совсем скоро тебя ждет день правды. Постарайся не свихнуться ни во время его ожидания, ни после него…

— Подождите! — громко выкрикиваю я, подаваясь вслед за ним. — Вы сказали, что Аарон знает слишком много… Это означает, что вы отправите его на санацию?!..

Он останавливается в дверном проеме, а я улавливаю лишь его идеально уложенный затылок с копной густых черных волос без единого проблеска седины. И, черт возьми, я готова поспорить, что прямо сейчас он улыбается.

— Мысли шире, Ева. Мысли шире, — бросает мужчина через плечо, не оборачиваясь, и покидает пределы стеклянной клетки, оставляя меня в полном недоумении.

Я делаю несколько быстрых шагов вперед и едва ли не ударяюсь носом об закрытую потайную дверь.

— Что все это значит, черт возьми?! — нервно выкрикиваю я, безжалостно барабаня по холодной поверхности двери. Костяшки пальцев мгновенно отзываются острой болью. — Слышите?! Я не намерена разгадывать ваши ребусы!