–Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?!– не выдержал вдруг Лакрос, встал и дерзко посмотрел на всех.

–Чтобы в этом разобраться, нам следует поехать к пустынному озеру, – словно не замечая слов сына, объявил Геворг.

–Собирайтесь, -внезапно для всех встала Маргарита, – выезжаем немедленно.

–Стоп, стоп, стоп, стоп, – набрав духу в груди своей, высказалась Селения, – Для начала нужно поесть, а уже потом куда-то ехать. На улице дождь, а путь, как я понимаю, не близкий. К тому же с нами дети, нужны припасы.

–Я не ребёнок! – возразил Лакрос.

–Для начала вспомни, что у тебя есть младший брат, а во-вторых, пора бы уже понять, что без еды никуда нельзя. Да и откуда нам знать, что нас там накормят? Как вы сказали? «Пустынное озеро»? Явно неплодородное название… – парировала Селения, сделав вид, что спор с братом ее интересует меньше всего.

Она понимала, что ее слова сейчас прозвучали слишком несдержанно и своевольно, что ей было новым, ведь воспитана она совершенно иначе. Селения почувствовала вину перед отцом и, сразу же, в миг своего осознания, снова села и склонила голову. Все молчали. Сеней смотрел сквозь старое сирийское окно и хмуро наблюдал за дождём и растекающейся по дороге воде. Маргарита после слов Селении снова села и не двигалась все это время. Ее голова склонилась к сжатым воедино рукам и взявшим для себя опорой ноги Маргариты, они локтями легко придерживали ее голову от падения. Четные попытки определить, показалось ей или нет, привели Маргариту в отчаяние. Парис же тем временем не садился, а лишь ходил по комнате, заново перематывая все события в голове. Лакрос молча гневался себе в руку, а мать его, Эвелина, в страхе хотела было взять руку Геворга как свою защиту, да вот муж ее тоже, глубоко в мыслях своих, пытался вспомнить что-то похожее в его жизни…

Дождь не собирался отступать. Тучи все сгущались и о присутствии солнца на небе речи уже не шло. Яркий свет зажегся над крышами домов, и после прогремели тучи. Герои словно очнулись после этого и начали оглядываться друг на друга.

– Селения права, – встала Маргарита, – Быстрее кушайте и отправимся в путь. Поедем я, Сеней, Геворг и Парис. Мы не знаем, что ждёт нас и не можем рисковать всеми.

– Так нельзя! – возразил Лакрос.

– Маргарита права! – вставая согласился Геворг, – Сядь Лакрос, ты ещё слишком молод, чтобы понять.

– Я могу биться! – уже разрывая глотку возмущался он.

– Лакрос! – ещё громче сказал Геворг, при этом никак не напрягая своё горло. Смущенный и подавленный авторитетом отца, Лакрос немедля удалился в свою комнату, злобно скребя зубами и бормоча себе под нос. Эвелина ушла за ним. Селения же удивлялась глупостью своего брата, который до этого был очень смышлёным. Но ее возмущение прервал плач Персея, и Селения побежала к нему, заменяя младшему брату мать.

– Нам нужно ещё две лошади, – наконец начал Сеней, – Так мы успеем к закату. А домой думаю вернёмся к восходу. Медлить нельзя. В дорогу возьмём хлеба и немного воды. Под дождем пить не захочется, да и времени у нас ни так много. Оставим все запасное оружие в доме и возьмём с собой основное. Надеюсь никто из вас ещё не забыл, что для него «основа»? – улыбаясь подчеркнул Сеней.

Улыбнувшись, все дружно кивнули и в приподнятом уже настроении начали готовится к отъезду. Маргарита позвала Эвелину, и вместе они начали готовить еду. Геворг принялся готовить оружие и доспехи. Сеней изучал карту Сирии, чтобы знать все пути отступления. Сам Парис же, хозяин дома, отправился за лошадьми…

Вскочив на Артея, Парис умчался в сторону Южной части города. Проскакивая дома, улицы и перекрёстки, добравшись наконец до ворот лошадиного стоила, он привязал поводья Артея в тёмной улочке и надев капюшон, и обмотав ткань вокруг своего лица, чтобы скрыть его от посторонних глаз, Парис двинулся к углу дома. Легионеры, уставшие и промокшие, сторожили эти конюшни. Понимая, что ему так просто туда не попасть, Парис решил использовать свою знаменитую ловкость…

Тем временем в его доме во всю кипела работа. Увлекшиеся женщины готовкой еды, не заметили, как приготовили на целый легион (если быть точнее, то по расчётам Селении, 20-25 человек спокойно бы получили по порции из всего этого и были бы сыты). В прочем дочь Эвелины привлекло не только количество еды, но и сам процесс приготовления. Вместе с Персеем, Селения села на тахте возле левой стороны окна и с боку наблюдала за всем процессом. За все время знакомства Эвелины и Маргариты, Селения насчитала порядка 43 слова, сказанных друг другу в личной беседе каждой, а в диалогах, когда присутствовали три и более людей порядка 12. Исходя из этого, она сделала вывод, что они не могут идеально взаимодействовать, и именно это мышление опровергли Маргарита и Эвелина на глазах самой Селении. Любой человек, живой или мертвый, присоединившись к просмотру процесса приготовления еды этими девушками, сразу бы подумал, что эти люди вместе чуть ли не с самых ранних лет. Но это не так. «Поразительно!»-подумала про себя Селения и продолжала наблюдать. Сильная и быстрая рука Маргариты разрезало все, что попадалось ей под руки. Она это делала с такой мимикой, будто она рубит врагов на поле боя. Но при этом Маргарита сохраняла свою врожденную грациозность и женственность, в которую было попросту невозможно влюбиться. Чем и занялась Селения. Она попросту наслаждалась и влюблялась. Селения чувствовала, что постепенно в ней растёт та самая любовь к Маргарите, но при этом понимала, что это чувство глубокое и совершенно ненужное ей. Ах эта сладкая любовь, с горьким привкусом боли. Не каждому из нас дано быть взаимно любимым, и не всегда эта самая взаимность превращается в нечто большое. Люди могут любить друг друга, быть одним целым, но не быть вместе. Нет, нет я не говорю об обычной близости, я лишь упомянул близость в браке, которую люди иногда так легкомысленно воспринимают. Селения считала так же. Она была молода, но так мудра и умна, в чем ей явно уступал Лакрос. Мысли Селении были ей как другом, так и врагом. Она любила своих родителей, но при этом понимала, что любовь ее матери к её отцу больше, чем у Геворга к Эвелине. Это очень сильно угнетало Селению ведь ее отец, можно сказать, практически не любил свою жену. Но при этом она понимала, что Геворг в первую очередь воин и у таких людей, видящих смерть каждый день, понятие «любовь» растворяется и застывает, как пролитая в бою кровь. Конечно это было огромным минусом в отношениях Геворга и Эвелины, но несмотря на все это, они продолжали счастливо жить. Мать Персея, Лакроса и Селении, в отличии от Маргариты, занималась исключительно домашними делами и никогда в своей жизни не вступала в бой. Да и не смогла бы, если бы захотела, потому что выросла она жизнью мирной. Родители Эвелины всегда занимались выращиванием зерна, а после того как они переехали в город, только торговым промыслом. Её отец любил Геворга и с радостью согласился с их решением пожениться. К сожалению Селения, не очень хорошо помнит своих бабушек и дедушек. Тем не менее смерть родителей Эвелины была серьезной тайной, о которой жена Геворга все ещё не знала. Именно смерть ее родителей заставила отца Селении переехать со своей семьей из Петры в Антиохию, место где никого бы не знали и не сообщили бы Эвелине о смерти ее родителей. Это была ложь во благо…

Различие в движении двух хозяек для Селении были очевидны. На фоне Маргариты, Эвелина была чересчур нежной и женственной. Работа продвигалась очень быстро. Премного с такой скоростью по мнению Селении и проходил бой между Александром Македонским и Дарием, царем Персии. Наконец девушки закончили готовить и снизили свою скорость, продолжая уже спокойно накрывать на стол для предстоящей трапезы…

Искры отлетали от клинков, словно ураган сдувал листья с дерева. Геворг в поте лица добивался максимальной остроты клинков, хотя лучше этого уже было некуда. Сеней тем временем более легкомысленно и не столь упорно точил оружие, что вызвало бурю недовольства у Геворга, который требовал идеальности. После долгих споров, Сеней все же отступил и решил заняться доспехами, а орудие оставить опытному воину. Покопавшись в случайно замеченном им подвале Париса, он нашёл идеальные доспехи для Маргариты. Тёмно-зеленые, с выгравированным изнутри рисунком сойки, держащей в своём клюве стрелу и летящей куда-то вдаль, при этом голова ее смотрела в правый угол, от носящего доспехи человека, который был противоположен ее полету. По бокам и снизу были узоры в виде переливающихся линей в храме Афродиты. Такого же цвета, как доспехи была и прилагающая к ней одежда. Сапоги, маска для нижней части лица, торс и капюшон связанный с ним, рукава и перчатки. Всё это было ново для Сенея, и он не мог понять из какой стали и нити это все сделано. Как только он все это взял себе на руки, под ними оказался меч, с темно-зеленой рукояткой и, как зеркало, чистым, лезвием клинка. Рукоятка была красиво сделана и переходила из обычного держателя в ту же сойку, что на груди доспехов, только смотрящей перед собой и, размахнувшей крылья в сторону. На клинке было что-то написано, но Сеней не мог понять язык письма, он взял этот меч и радовался такой находке для своей любимой, поэтому поспешил подарить это Маргарите…

В отличии от своих друзей, у Париса дела шли не лучшим образом и требовали больше усилий, чем он предполагал. Оказалось, что римляне усвоили урок после его последнего визита и оставили только один выход из конюшен. Тем не менее, благодаря дождю, Парису удалось пробраться через крышу во внутрь и спрятаться в стойло своего коня Хора, отобранного у него легионерами. Правда там было за что, поэтому Парис и не гневался на охранников порядка и закона.