– Хотя я почти ничего не знаю о Никки Уотерс, наверное, хорошо, что ты не заглядывал к ней в комнату, когда был у нее дома, – уклончиво ответила Кейт. – Мне кажется, что владелица охранного агентства должна высоко ценить личное пространство. – Джонатан поднял вверх большие пальцы рук в знак согласия. – Я тоже не имею обыкновения рыться в комнатах своих друзей… разве что мне кажется, что в них есть нечто, достойное моих усилий. – Она покосилась на комнату Джейка. – Кое-что, способное помочь нам докопаться до сути.

– Ты нашла там что-нибудь полезное?

– Нет, но у меня ведь и не было достаточно времени, верно? – Она подмигнула, и ему стало радостно от этого. Как ни пытался он скрыть свои чувства, выражение лица его выдавало. Он повернулся к стене и стал рассматривать фотографии.

– Это Билл? – спросил он, увидев на одном снимке широко улыбающегося смуглого блондина. За его спиной расстилался океан, блондин щурился от яркого света. Снимок был явно старый.

– Да, его сняли за несколько лет до того, как… – Кейт помолчала. – По-моему, его снимал мой отец. – Она положила на тарелку недоеденный сэндвич и встала. Прошла вдоль стены, разглядывая фотографии, пока не нашла ту, которую искала. – Однажды наши родители решили устроить совместный семейный отдых. Мама Джейка очень давно не была на море, поэтому мы взяли все необходимое на несколько дней и поехали…

Джонатан подошел к ней и посмотрел на снимок. Билл сидел на песке; рядом с ним стоял маленький Джейк. Чуть дальше, в полосатом шезлонге, сидела улыбающаяся блондинка. Джейк в объектив не смотрел. Он сосредоточился на недостроенном песочном замке. Джонатан узнал Дикона, он видел его фото в деле Кейт. Дикон, только моложе, чем на снимке из досье, сидел тоже в полосатом шезлонге рядом с матерью Джейка; оба смеялись. Рядом с ним стояла женщина в черном цельном купальнике; она смотрела на улыбающуюся девочку, которая помогала Джейку строить замок из песка. Это несомненно была Кейт, единственная из всех, она смотрела прямо в объектив. Все они выглядели такими счастливыми! Такими довольными.

– Ты очень похожа на мать, – заметил Джонатан, глядя на женщину в черном купальнике. Когда их фотографировали, мать Кейт была старше, чем Кейт сейчас, и все же сходство было невероятным.

Кейт улыбнулась:

– Спасибо. То был редкий случай, когда мы собрались все вместе. Какой-то турист согласился нас снять, но вдруг моего отца что-то насмешило. Я даже не знаю, есть ли у нас другие общие снимки. Несколько лет назад мать Джейка обнаружила фотографию в альбоме и сделала копии для нас и моего отца. Это одна из моих любимых. – Кейт повернулась, и Джонатан понял, как сильно она любит своих близких, в том числе Джейка и его родителей. Он непроизвольно сделал шаг назад. Жаль, что у него нет таких же, как у нее, детских воспоминаний о семье. У него семейных воспоминаний просто нет.

Джонатан вернулся за стол и снова приступил к еде. Спустя какое-то время она тоже села за стол. Они молча доели сэндвичи и картошку. Кейт, не говоря ни слова, убрала со стола и помыла посуду. Джонатан старался прогнать мрачное настроение, но ничего не получалось. Вокруг него словно выросли стены. Он даже не заметил, что Кейт снова села напротив.

– Ты вырос в приюте? – Джонатан вздрогнул от удивления и, вскинув голову, встретился с ее вопросительным взглядом. Она улыбнулась, как бы извиняясь, и поспешила объясниться: – Вчера ты обмолвился, что в детстве часто переезжал; мне показалось, ты говорил об этом с горечью или с досадой… Кроме того, ты дал понять, что хочешь пустить корни. Ты больше всего на свете любишь свою работу, «Орион» и своих друзей. Кроме того, я видела твою татуировку – домик… – она показала на его предплечье.

– Ты делаешь поспешные выводы, – буркнул он, но Кейт не обиделась и не смутилась. Ее черные глаза были добрыми; они пытливо смотрели на Джонатана, но он не знал, что они ищут. Видя, что Кейт молчит, он наконец решил рассказать ей то, о чем никому прежде не рассказывал.

– Моя мама умерла сразу после моего рождения, а отец не хотел возиться с ребенком. Поэтому он предпочел устраниться. – Гнев и презрение к отцу, которые он испытывал когда-то, совершенно прошли. Теперь он просто констатировал факты. – Меня, как и тысячи других таких же брошенных детей, не усыновили. Много лет я переезжал из одной приемной семьи в другую. По тем или иным причинам я не уживался в приемных семьях. И с детьми как-то не получалось сдружиться. – Он вздохнул.

Пусть он больше не испытывал горечи из-за того, что отец его бросил, не думал, что когда-нибудь забудет тяжесть одиночества.

– В старших классах я какое-то время жил у женщины, которая брала таких, как я – которых никто не хотел усыновлять, – продолжал он. – Ее я никогда не забуду, пусть даже только из-за татуировок. Почти все ее тело сплошь было покрыто сложными узорами, настоящими произведениями искусства. Я спросил, по какому принципу она выбирает рисунки. Она ответила, что как-то задумалась, чего ей хочется больше всего в жизни. Представив себе свою мечту, она сделала соответствующую татуировку. Так и пошло до тех пор, пока на ее коже буквально не осталось ни одного живого места… Однажды я тоже задумался, что же я люблю и чего мне больше всего в жизни хочется. И тогда я нарисовал вот что, – он повернулся боком, чтобы Кейт лучше разглядела татуировку. – Такие же домики я рисовал на обложках школьных тетрадей. Наверное, я банален. Больше всего на свете мне нравится мечтать о своем доме.

Кейт встала так быстро, что стул отъехал по половицам. Джонатан напрягся, готовый броситься ей на помощь, но Кейт неожиданно подошла к нему и обвила его шею руками.

– Ты не банален, – чуть приглушенно сказала она, утыкаясь носом в его шею.

И Джонатан почувствовал, как рушатся стены, которые он вокруг себя возвел. Он тоже обнял ее и улыбнулся. Кейт была теплой и мягкой. Перед уходом из отеля она надушилась; он вдохнул ее цветочный аромат.

– Спасибо, – тихо сказал он, словно боялся ее спугнуть. Кейт шагнула назад, вытирая лицо рукой. Джонатан испугался. – Ты что, плачешь?

Кейт поспешно вытерла слезы.