По верхнему срезу листа:
«№ 272 по настольному 1892 года Самарского уезда».
То!
Открыта первая страница - «Подготовительные к суду распоряжения», и уже на ней, на бумажке № 1, - имя Ульянова: три лихих неразборчивых завитка графитным карандашом - обозначение адвокатского «титула», и малюсенькая справка: «Ульянову о защите сообщено 25 февраля за № 1125».
Адвокат Ульянов.
Листаю лист за листом, и от сознания, что это те самые листы и то дело, которое семьдесят два года назад читал Ленин, приходит чувство счастливой растерянности, почти оторопи - он это штудировал, а вот тут подчеркнул, - чувство новое, сильное, похожее на то, что волновало поэта в зимних шушенских Саянах, когда из-под пера его ложилось на бумагу:
Благоговейно в домике-музее
Я у стола рабочего стою.
Тут Ленин жил, за этот стол садился…
Мыслители так и не сказали людям, что такое счастье, но люди и сами узнают его, когда оно приходит. Что и говорить, мне здорово повезло, и я знаю, каким словом это называется.
В 3 часа 30 минут пополудни 5 марта 1892 года Ленин впервые занимает место за адвокатским столиком.
Перед судебным присутствием - дело № 20 «о крестьянине Василии Федорове Муленкове, судимом за богохуление». В ажурной виньетке обвинительного акта - «пропись содеянного»: «12 апреля 1891 года в селе Шиланском Ключе Самарского уезда вошел в бакалейную лавочку крестьянин Василий Муленков. В лавке в то время находились крестьяне Михаил Борисов и Федор Самсонов: в разговоре с ними Муленков, будучи в нетрезвом виде, начал ругаться, причем матерно обругал богородицу и святую троицу…»
Мелкий уголовный случай… Да и уголовный ли? Скорей, обыденщина, серое, как шинельное сукно, полицейское происшествие для протокола урядника, для денежного штрафа, налагаемого без суда и следствия.
Грубое мужицкое слово, невежественное, - тридцать миллионов россиян пухло тогда от бесхлебицы, - пущенное с горя у лавочного хлеба, которого не купить, при мужиках, при своей же деревенщине, без умысла повредить вере, и вот - закрытая дверь, стража, чопорное трио коронных судей, брелоки, чернолаковые бутылки сапог, бороды клинышком, бороды лопатой… Суд.
Первое впечатление - защита легка и беспроигрышна. Нет умысла, а следовательно, и нет преступления.
Чтобы убедить в этом присяжных, достаточно потрясти над адвокатским столиком учеными книгами…
Умышленное преступление - это всегда нападение. Нападение на чьи-то права. И не ради самого нападения, а ради определенных преступных последствий. Вор ворует ие ради воровства, а ради чужой денежки. Убийца хочет чьей-то смерти. Чего же хотел Муленков в бакалейной лавке? Поколебать веру? Вздор. То, что он сделал, - некриминальное, неуголовное нарушение. Проступок…
Твержу про себя в тоне незатейливой детской дразнилки: «Нет умысла - нет преступления, нет преступления - нет наказания». Обвинение разваливается.
Но так ли? Ищу защитительную речь Ленина. Что в ней? Как он строил свою первую защиту?
На листе 42 судебного производства - сухая регистрация: