Я должен им помочь, я должен им помочь, — свербило в мозгу.

— Как же так… — сказал он в раздумье. — Вы тут с дочерью, которой нужно ходить в школу, без элементарных удобств, на вершине свалки, которая в любой момент может рухнуть в преисподнюю, угробив вас и… вы так спокойно об этом рассуждаете? А где же ваш… муж? Где он? Почему ни черта не делает? Я так понимаю, он и алименты не платит?

Милена усмехнулась.

— Боюсь, вам не понять. Все очень сложно…

— Но что-то же нужно делать!

Глаза ее блеснули — в глубине их он успел разглядеть скорбь.

— Боюсь, все бесполезно, — сказала она. Ее черное платье затрепетало и только теперь Андрей понял, что она в одета во все черное, с ног до головы — как будто находилась в трауре. — Мне не хотелось бы продолжать эту тему. Здесь он нас точно не достанет, и мы счастливы хотя бы этим.

— Кто — он? И… как можно быть счастливым… этим? — Андрей силился, но не мог ее понять. Вероятно, трагедия этой семьи была столь чудовищной, что его мозг отказывался воспринимать ее, истошно крича: приедешь в город, срочно иди в полицию и пиши заявление! Нужно вытащить их во чтобы то ни стало!

В разбитом зеркале за ее спиной Андрей поймал свое отражение. Если бы оно висело ближе, наверняка бы он испугался — побелевшее лицо, без кровинки, широко открытые глаза, плотно сжатые челюсти. А на второй половине зеркала ему показалось… или нет… он увидел свой череп, выбеленный, с пустой черной глазницей и торчащими зубами — и в ужасе поднял руку, чтобы потрогать лицо, но видение уже пропало, кожа оказалась на месте, как и нос и рот и губы. Он судорожно вздохнул.

— Чай готов! — в комнату вошла девочка. Она внесла на серебристом подносе две чашки на блюдцах. Рядом стоял фарфоровый заварник с вереницей мудреных символов.

Милена придвинула миниатюрный столик, потом разлила чай. Андрей взял чашку точно в полусне — снова осторожно взглянул в зеркало: все было в порядке.

— То, что вы рассказали — какой-то бред, уж простите, — выдавил он. — И насчет свалки тоже. Я не могу обещать, но сделаю все, что в моих силах, чтобы это прекратить.

— В ваших силах это прекратить, — сказала она, делая паузы между словами. — Все в ваших силах.

Андрей отхлебнул обжигающий чай. Гена держал свою кружку возле рта. Белесый дымок подымался из нее и струился рядом с лицом — огибая каждую складку кожи, на которой выступили маленькие блестящие капельки пота. Он сидел с закрытыми глазами.

— В ваших силах это прекратить, — сказала она еще раз. Черное платье распахнулось и от ее ослепительной наготы Андрей зажмурился — тепло волнами пульсировало в его теле, мысли сменяли одна другую, и все, чем он жил до этого, вдруг стало неважным, несущественным, словно он вдруг нашел ответ на вопрос, который искал с самого рождения — зачем он тут, ради чего и ради кого, что предстоит ему сделать и готов ли он к этому — все это промелькнуло перед его мысленным взором в одно мгновение. Пораженный увиденным, он хотел было что-то сказать, но не смог даже открыть рта.

Тогда разбитое зеркало, висевшее там, на стене картонной лачуги, взорвалось миллионом осколков и его частички взлетели ввысь; серебрясь и вращаясь в лунном свете, они, гонимые северо-восточным ветром, понеслись к Городу.

В ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, — твердил он, ворочая пересохшим языком.