— Ага. Помер товарищ Зубов от потери крови. Пулей его зацепило изрядно, но в тыл не пополз. До последнего был на позиции, паренька какого-то подбадривал, патроны ему подавал… Жаль, неплохой мужик оказался, героический. Земля ему пухом.

Алексей промолчал: ему тоже понравился новый знакомый за те дни, что довелось побыть вместе. Ну что же — жизнь такая на войне. Зато не придется думать о долге перед Новой Россией и греха на душу не взяли…

— Все? Двигаем обратно? — подмигнул ему Чернобров.

— Нет, Тарас, — не раздумывая, ответил Алексей. — Ты, как хочешь, а я остаюсь.

— Молодцом! — хлопнул его по плечу бывший комдив. — Рад, что не ошибся в тебе, контра! Повоюем еще!

— Повоюем… — эхом отозвался казак.

Из снежной карусели снова угловатыми громадами наплывали вражеские танки…

— Сейчас вербовать начнут, — пихнул кулаком в бок приятеля Санька. — Вишь, начальство приехало?

Надежды на сладкую жизнь в плену не оправдались. Год, проведенный в разных концлагерях, превратил Николая в жалкое подобие себя самого — тощий, как скелет, оборванный, он жил лишь надеждой. Мыслью о спрятанном далеко-далеко кладе. А еще — мечтами о том, как заживет потом, после войны, да светлыми снами, пропитанными золотым сиянием…

Военнопленных построили в длинные шеренги, и перед ними прохаживался важный, судя по всему, эсэсовский чин в длиннополом кожаном плаще и высокой черной фуражке.

— Господин Ламмель желает знать, — частил пухлый человечек с портфелем под мышкой, едва поспевая за быстрой речью немца. — Присутствуют ли среди вас люди, работавшие до войны в научных учреждениях, занимавшихся исследовательской работой, просто знающие нечто необычное?

Шеренги враждебно молчали — такого рода «комиссии» появлялись в лагере частенько. Искали бывших инженеров, квалифицированных рабочих, лиц, знающих немецкий язык… Учеными заинтересовались впервые.

Эсэсовец отобрал десяток очкариков, вышедших из шеренг, и собирался уже отчалить восвояси, как до Николая дошло…

«Необычное! — он лихорадочно проталкивался в первые ряды, стараясь не глядеть во враждебные, нахмуренные лица других пленных, не обращать внимания на тумаки и пинки с их стороны. — Да что может быть необычнее Запределья этого клятого!»

— Постойте, господин эсэсман! — закричал он, вывалившись из строя: охранники с автоматами настороженно повернулись в его сторону. — Я знаю!

Немец вернулся назад, смерил «выскочку» взглядом с головы до ног насмешливым взглядом и что-то проговорил по-немецки.

— Вы не похожи на интеллигента, — перевел его слова толстяк.

— Не интеллигент я! — смутился Мякишев. — Просто знаю кое-что важное. И интересное для вашего начальника.

— Что именно?

— Да долго объяснять. В двух словах не скажешь. Да и боюсь я тут говорить, — понизил он голос, озираясь на угрожающе гудящий строй товарищей. — А дело важное! Стоит того!