Я повернул на нужной улице и проследовал вдоль неё. Я вспомнил, что в конце неё должен буду встретить большую аптеку, и когда это произойдёт, я окажусь рядом с Ириным кварталом, а значит — буду почти у цели. От этой мысли бежать я стал чуть быстрее. Дыхание моё восстановилось, а на уставшем и потном лице, вероятно, появилось подобие улыбки. Улочка была узкой, и дороги здесь были ужасными: яма на яме, кое-где — присыпки щебня, которых я всеми силами старался избегать. Наступи в такую, и камни зашуршат на всю округу.

Возле большой аптеки стоял минивэн. Возле него стоял человек. Я не знал, жив он или мёртв, до тех пор, пока он не окликнул меня:

— Э! Ты куда такой?

Я даже остановился, и даже попытался ответить что-то. Но в горле у меня уже давным-давно напрочь всё пересохло, а отдышка схватила меня за шею так, что я не мог выдавить из себя ни слова. Коммуникацию с незнакомцем я так и не установил, и это помогло мне опомниться: разве я пришёл сюда с кем-то разговаривать и здороваться? Нет, чёрт возьми, я уже почти на пороге того самого заветного дома, а значит — нельзя терять ни секунды! И я развернулся и направился дальше.

Я пересёк улицу под окрики того человека рядом с минивэном и оказался в Ирином квартале. Вдалеке, на проспекте, всё было плохо: всё та же орда мертвяков, пусть и не такая сплочённая и кучная, как там, откуда я только что прибыл. Но лучше было не рисковать и не пытаться идти через них: вдруг не все они окажутся аморфными и неповоротливыми живыми мертвецами, которых и живыми-то язык назвать не поворачивается. Наверняка кто-то из них перед смертью и превращением не был травмирован и сохранил способность бросаться на людей со скоростью волка. Нет, ни в коем случае. Лучше как и планировали — через дворы.

Здесь я уже наизусть помнил все повороты и точки смены направлений: прямо, налево, направо, налево и прямо — прямо до самого конца. На этапе первого «прямо» всё было гладко. После поворота налево — тоже. Затем, повернув направо и выйдя на протяжённый участок пути, я увидел, как пятеро заражённых стояли то тут, то там и намертво запечатывали весь дальнейший проход вглубь дворов. Всего в этом отрезке пути было не больше сотни метров. Это была дорожка, тянувшаяся вдоль подъездов очередного длинного пятиэтажного дома. Справа располагалась россыпь неуклюжих гаражей с металлическими стенами, больше напоминавших ветхие сараи и стайки. Чуть поодаль от них — детская площадка с убогими, ржавыми качелями с облупившейся краской и истёртыми сиденьями. Рядом была такая же ржавая, чуть покосившаяся горка, на которой уж точно никто давным-давно не катался. Наверняка на этой площадке родители разрешали своим детям играть только в песочнице, представлявшей собой массу перемешенного с землёй песка, насыпанного в большой, наполовину сгнивший деревянный короб. Убогость таких площадок совершенно не бросалась нам в глаза, когда мы были детьми. Мы были детьми, и этого уже было достаточно для того, чтобы даже самые тусклые уголки этого жестокого мира играли пёстрыми красками неизбывного счастья. Я решил, что возвращаться назад уже нет смысла. Что парочка мертвяков, стоявших ближе всего ко мне, уже заметила меня и непременно пустится в погоню. И непременно настигнет меня, когда я, сбитый с толку, заплутаю в этих дворовых лабиринтах. Нет, так я умереть не хочу. Если и встречать свой конец, то в каком-нибудь местечке вроде этой самой детской площадки: в месте омерзительном по своей форме и состоянию, но таком обаятельном и прекрасном по своему духу и по самой своей сути.

Я пошёл на них раньше, чем они сделали шаг в мою сторону. Потом я побежал — так быстро и стремительно, чтобы, пробегая мимо, суметь выскользнуть из их лап и проскочить мимо. Первый мертвец — женщина — не оказалась серьёзным препятствием: я просто увернулся от неё, и дело с концом. Второй был мужчиной: довольно тщедушным и дряхлым, так что, поравнявшись с ним, я без труда оттолкнул его рукой, от чего он, кажется, потерял равновесие. Третий был рыбой покрупнее: здоровенный пузатый детина с толстой шеей и щетиной на ней, делавшей его похожим скорее на мёртвого борова, чем на мёртвого человека. Он был тяжёлым, и через несколько секунд я должен был столкнуться с ним. Налетать на него плечом опасно: он тоже уже успел развить внушительную скорость и, скорее всего, при столкновении его массы с моей исход будет не в мою пользу. Тогда я решился на дерзкий и весьма взбалмошный манёвр. То была чистая импровизация: я влетел головой ему между ног — чуть ниже того самого место, которое обычно описывают словосочетанием «между ног» — занырнул как бы под него и, обхватив его бёдра, вложил все силы в то, чтобы приподнять его, точно штангу при выполнении приседа, и перекатить его через себя. Что у меня получилось, я так и не понял. Помню только, как ноги его пронеслись перед моим взглядом снизу вверх, потом — глухой стук тела об асфальт и, кажется, треск сломанной кости, а потом — ничего. Я снова бежал дальше, потянув себе добрый десяток различных мышц во всём теле и пока ещё не замечая этого. Четвёртый и пятый неслись на меня вдвоём, друг подле друга. Попытка прошмыгнуть меж них, выставив плечо вперёд, будто бы вышибая дверь самым дилетантским образом, была равносильна ставке на чёрное или красное в казино: шанс успеха — пятьдесят на пятьдесят. Или получится, или нет. Можно было пойти на хитрость и свернуть за гараж, обойдя таким образом этих двоих и избежав столкновения. Но я упустил нужный момент, и в конце концов выбора как такового у меня не осталось. Эти двое были створками ворот, и они настежь распахнулись, едва я столкнулся с ними. Удар был сильным. Я почувствовал резкую боль в плече и подумал, что напоролся-таки на чей-то зуб, а значит — скоро всё будет кончено. Скоро, но ещё не сейчас. Сейчас я поверну налево и окажусь на финишной прямой.

После последнего поворота меня ждал забег ещё где-то на сотню метров. На этот раз — без препятствий. Все препятствия теперь бежали вслед за мной, и я теперь думал только о том, как не пустить их с собою в подъезд. Я ускорился. Затем попытался ускориться ещё, но вдруг понял, что, несмотря на весь адреналин, бурлящий в крови, несмотря на подстёгивающие меня инстинкты я, наконец, достиг пика своих возможностей, и быстрее бежать уже не могу. Сто метров пролетели очень быстро, и не успел я опомниться, как уже стоял перед дверью в нужный подъезд. Открыв её, я вбежал внутрь. Доводчик не дал мне захлопнуть дверь за собой, и закрывалась она очень-очень медленно, как бы я ни старался тянуть её на себя. В сужающуюся щель я видел мёртвых, бегущих за мной по пятам. Там была и та женщина, которую я обошёл, и тот старик, и мужчина со щетиной на шее, и те двое, которых я оттолкнул плечом. Все они не желали мне зла: они были слишком глупы и неосознанны для этого. Они просто были голодны, а я был их единственной пищей.

Захлопнуть дверь помог тот мёртвый толстяк, навалившийся на неё всем телом с другой стороны. Я оказался во мраке подъезда, разбавляемом лишь светом из окон второго этажа. Оттуда же — со второго этажа или выше — доносился хрип и эхо шагов, двигавшихся, по всей видимости, ко мне. Быстрые, ритмичные «шлёп-шлёп, шлёп-шлёп» стоптанной обуви о ступеньки, помноженные на количество бетонных стен, одновременно отражавших этот звук. Я знал, что меня ждёт. И был готов. Я поднялся чуть выше по лестнице, чтобы по крайней мере видеть того, с кем мне предстоит сразиться. На первом пролёте мы и встретились. Он налетел на меня и схватил руками за плечи. Я успел ухватить его рукой за горло и на момент мне по старой памяти даже подумалось, что, если продержать его так минуту-другую, то я смогу его задушить. Но даже если б это было так, даже если б они умирали от того же, от чего умирают обычные люди — даже тогда я не смог долго держать его и смотреть, смотреть и смотреть в его безразличные и одновременно хищные глаза. Лицо его было в запёкшейся крови — крови чужой, не его. По всему было видно, что он долго жрал кого-то и извозился в крови своей жертвы с ног до головы. Возможно, его жертва всё ещё где-то там, наверху, следует по стопам своего бывшего мучителя, чтобы уже вместе с ним наброситься на меня — на их уже общую новую добычу. Потому медлить и мешкать было нельзя. Свободной рукой я достал молоток. Мертвец толкал меня, и мне больших трудов стоило держать равновесие. Я занёс руку с молотком и изо всех оставшихся сил ударил заражённого в висок. На мгновение он ослабил хватку. Этого мгновения мне хватило, чтобы переломить ситуацию в свою пользу и прижать его к двери одной из квартир. Затем, по-прежнему крепко держа его за горло, я нанёс ещё один удар. Потом ещё. И ещё. И ещё. Он уже обмяк, в голове его зияла дыра, а я всё бил и бил, рассчитывая, что с каким-то из новых ударов ко мне, наконец, придёт уверенность, что всё кончено. Что он мёртв, и я теперь могу отпустить его горло. Но даже когда половина его головы превратилась в кровавую кашу из мозга и кусочков кости, я всё равно замахнулся, чтобы ударить его ещё раз. А потом — отпустил, и тело рухнуло на бетонный пол.

Я направился вверх по лестнице. На пролёте между четвёртым и пятым этажом, возле мусоропровода, я увидел ещё одно тело. Оно лежало навзничь, словно бы показывая всему миру своё выеденное до позвоночника брюхо, и не могло встать. Это была женщина. Она посмотрела на меня из темноты чуть поблёскивавшими глазами, и мне вдруг стало жаль её. Захотелось плюнуть на всё и дать ей того, чего она хочет, но никак не может получить. Она тянула свои руки ко мне и изо всех сил напрягала шею, рассчитывая таким образом дотянуться до своей цели. Остальное её тело оставалось неподвижным. Я подошёл к ней и сделал с её головой то же самое, что сделал с головой её убийцы. Потом, наконец, поднялся на нужный этаж и постучал в нужную дверь.

Что тут скажешь? Имеет жизнь интересную особенность переворачиваться с ног на голову. Такое чувство, что порой кто-то, кто имеет власть над нашими судьбами, хочет нам что-то доказать. А может, жизнь — это хаотичная последовательность событий, ни как сущностно не связанных между собой, и все нравоучительные выводы из тех или иных ситуаций мы делаем сами, кладя внахлест друг на друга то, что на самом деле друг с другом никак не соотносится. Бог его знает. Или чёрт его знает. Моё мнение — ни того, ни другого не существует за пределами нашего умозрения и языковой картины мира. Бог есть — это совершенно точно. Но есть он только покуда существуют люди, выстраивающие свою жизнедеятельность с оглядкой на этого самого бога и на веру в его незримое присутствие где-то там, за пределами видимой Вселенной. С чёртом всё то же самое. Не станет людей — не станет ни бога, ни чёрта.

К чему я это всё? Так, просто в очередной раз задумался о насущном: о смерти, о взаимосвязанности событий, о «возвратности» всего того, что мы делаем для других и того, как мы поступаем с нашими ближними. Когда я только-только пришёл к Ире, они долго не хотели меня пускать. Не могли понять, что я — это я. Лицо моё было испачкано кровью, одежда местами разодрана, словом — выглядел я неважно. Пришлось доказывать им, что я не ходячий мертвец и не бродяга с улицы, попавший в передрягу. Но на этом всё не закончилось. Даже когда все — Ира, её мама и папа, — узнали меня, Леонид Николаевич вдруг уверился в том, что меня просто не могли не укусить. Даже когда я смыл с себя грязь, пот и кровь, даже когда дал ему осмотреть всё своё тело, прежде прочего сделав это самостоятельно — даже тогда он оставался убеждён в том, что я опасен. Что раз кровь заражённого попала на моё лицо, значит попала и на слизистую глаз, носа или рта, или хотя бы в те маленькие ранки и царапины на лбу, которые я заработал, когда бился головой о лобовое стекло и руль. А раз так, то, неровен час, и я превращусь в одного из них. Он был уверен, что зараза уже в моей крови, раз я вступил в контакт с носителями вируса, и что скоро я стану проблемой. Я пытался спорить и приводить свои доводы, но всё было впустую. Весь первый день у Иры я провёл в изоляции в отдельной комнате и виделся с ней только мельком, когда пришёл. Уже под вечер Леонид Николаевич проверил меня и, убедившись, что моё самочувствие с утра никак не поменялось, разрешил мне выйти наружу, поняв, что со мной всё-таки всё нормально.

Сегодня мы с ним ходили на поиски машины, на которой мы могли бы добраться до выезда из города, чтобы там встретиться с группой из Фаренгейта. Не буду в красках описывать нашу вылазку: времени сейчас нет, да и настроение не то. Я предложил дойти дворами до той улицы, на которой находилась та большая аптека. Там, на дороге, решил я, наверняка будут брошенные тачки с оставленными в замке зажигания ключами. Через дворы мы пробрались без приключений. Когда мы оказались на той улице, Леонид Николаевич заприметил открытый минивэн на парковке перед аптекой. Сначала я не догадался сложить два и два, и просто последовал за ним. Но потом меня осенило. Я вспомнил, что это тот самый минивэн, возле которого стоял человек, окрикнувший меня, пока я бежал сломя голову мимо, много дней назад. И что, если он и жил здесь, в этой большой аптеке, то он не мог вернуться внутрь, оставив тачку открытой. И что, если он не жил в аптеке, а просто заехал сюда тогда, чтобы запастись лекарствами, то почему он до сих пор не уехал?

— Леонид Николаевич, погодите!

Но было уже поздно. Он уже заглянул в салон машины через открытую пассажирскую дверь, и в следующую секунду вылетел из него, точно пробка из бутылки шампанского. Следом на него набросился труп и повалил его на землю. Возможно, это был труп того самого человека — хозяина минивэна, — который окликнул меня тогда на дороге. Может, это был кто-то другой. Так или иначе, он успел разодрать руку Леонида Николаевича прежде, чем я подоспел и смог хоть чем-то помочь. Мертвеца я оттащил, а следом — оттолкнул ногой подальше. Леонид Николаевич держался за рваную рану и в ужасе прокручивал в голове всё произошедшее. Помочь мне справиться с заражённым он не мог, и драться с ним мне пришлось самому. Я поднял с земли копьё, которое ранее бросил для того, чтобы освободить руки и оттащить мертвеца. К моменту, когда я выставил его перед собой, труп встал на ноги и снова был готов нападать. Я опередил его: замахнулся и что было мочи толкнул копьё вперёд. Тремя примотанными к древку ножами, составлявшим его остриё, копьё вонзилось в нижнюю часть лица заражённого. Он не умер. Я решил, что толкнуть его как следует ещё раз будет хорошей идеей. Так и вышло: он рухнул на спину, я воспользовался моментом и наступил ему на грудь. Потом стал бить, бить и бить этим же самым копьём по его голове, точно орудуя огромной ручной маслобойкой. Когда я выколол ему глаза, и он чуть ослаб, я достал молоток и добил его, по старой проверенной схеме разворотив череп добрым десятком ударов. Потом я спешно оглянулся по сторонам. Леонид Николаевич кричал от боли и матерился, и я опасался, что мертвецы с проспекта не оставят это без внимания. Так и случилось: издалека на нас уже надвигалась разнородная толпа. Кто-то бежал, кто-то еле волочил ноги, но все они совершенно точно двигались в одном направлении: к нам. Расстояние было значительным, и у нас было немного времени для того, чтобы запрыгнуть в тачку и убраться отсюда к чёртовой матери. Но сначала нужно было найти ключи.

Я заглянул в замок зажигания — пусто. Потом я стал шарить по карманам мертвяка, которого только что пригвоздил к асфальту. Я был готов к тому, что поиски не увенчаются успехом. И если так, то я решил, что брошу Леонида Николаевича здесь, стонущим и кричащим, а сам бегом вернусь назад в дом тем же путём, каким мы оба пришли сюда. Я был готов после этого даже прийти в квартиру и посмотреть в глаза Ире и её матери. К чему я не был готов — так это к тому, чтобы умереть здесь в попытках спасти того, чьи дни уже сочтены.

Брелок с ключом я нашёл у трупа в заднем кармане джинсов. К тому моменту Леонид Николаевич уже стоял на ногах и в ужасе смотрел вдаль: в то место, откуда на нас стремительной волной надвигалась орда.

— Поехали! Садитесь! — сказал я, уже сев на водительское кресло. В сущности, мне было не важно, запрыгнет он в салон или так и останется ошарашено глядеть в глаза смерти, до самого своего последнего вздоха. Я точно знал, что поверну ключ в замке, включу передачу и немедленно нажму на газ. Но мне, всё же, очень хотелось, чтобы он успел залезть внутрь.

Я не знал, еду ли я по дворам один или в салоне есть кто-то ещё. Как и раньше, когда я нёсся здесь бегом и расталкивал атакующих мертвецов, я думал только о себе, о цели и о пути к ней. Всё остальное было белым шумом. Машину качало на ямах и ухабах, но я не притормаживал и гнал что было сил. Я не боялся, что с машиной что-то случится: ну, сломается — попробуем найти другую. Но я точно знал, что если хоть чуть-чуть замедлюсь, то погибну. Из-за тряски я не мог ничего толком рассмотреть в зеркале заднего вида. Идут ли они за нами? Если идут, то сколько их? И как близко они? В конце концов, я плюнул на всё и перестал пытаться оглянуться назад. Всё, что мне нужно — впереди. Всё, что за спиной — да пошло оно к чёрту.