Именно тогда я замечаю сложенный листок бумаги, прилепленный скотчем к темно-серому уху единственного карусельного единорога.

С губкой в руке, с льющейся по предплечью водой, я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за мной, и только потом отлепляю листок от уха единорога и разворачиваю его.

Какая мать такая и дочь.

Я злобно смотрю на него, словно могу испепелить его взглядом.

Никаких знаков препинания: глупо, но это первое, что пришло мне в голову.

Крики приближающихся подростков вывели меня из транса и побудили к действию. Я сминаю листок, бросаю губку в ведро, марширую к ближайшей урне, рву ужасный листок бумаги в мельчайшие клочки. Оглядываюсь: вновь чувствую на себе эти глаза. Невидимые глаза, связанные только с воздухом и пространством. Более ни с чем.

До конца моей смены еще три часа, и Джордж обязательно придет, чтобы проверить, как я работаю. Но мне все равно. Я запираю карусель, поднимаю с травы велосипед и качу к маленькому гриль-бару на Уиннвуд, где Райна по вторникам, средам и четвергам работает кассиром до половины восьмого вечера.

Четыре дня. Мало времени. Совсем мало.

Истина мне уже открыта: я не смогу сделать этого без нее. Мне нужно припасть к ее плечу и выплакаться. Мне нужно, чтобы она это позволила. Мне нужно позволить себе это сделать.

Но приехав, я вижу за кассовым аппаратом тощую блондинку, которая лениво перелистывает «Ю-Эс уикли». Не Райну. Я изо всех сил пытаюсь не разреветься перед девушкой, которую даже не знаю: отсутствие Райны только усиливает желание выплакаться. Я закатываю велосипед под арку у двери и заглядываю в гриль-бар.

– Эй! – Девушка быстро захлопывает еженедельник, оглядывает меня, но потом решает, что возмущаться нет смысла: все равно никто в гриль-бар не ломится. – Чего-нибудь надо?

Запах жареных куриц валит с ног.

– Вы не знаете, где Райна?

– А. Э… – Девушка пытается вспомнить. – Она на какой-то церемонии.

Тут вспоминаю и я.

– На кладбище?

Девушка кивает.

– Да, что-то связанное с умершим другом.

Я чувствую, как у меня холодеет все тело. Кладбище. Памятник. Сегодня.

Я проверяю время по мобильнику, бормочу: «Спасибо». Опять вскакиваю на велосипед, быстро кручу педали. Церемонию на кладбище собирались начать в половине одиннадцатого, а уже час дня. Я даже не собиралась идти, тогда почему я так злюсь из-за того, что не пошла? Может, потому что упустила лучшую, самую очевидную возможность наконец-то повидаться с родителями Штерна – практически моей второй семьей – после столь долгой разлуки? А может, потому что она там, а я – нет. Она помнила, в отличие от меня.