– Давно… в прошлом году… она была здесь, и юноша, которого убили. Вы тоже здесь были? Вы видели?

Ее голова начинает трястись, все тело, губы изгибаются и распрямляются, всасываются в рот, прижимаясь к деснам, и отходят от них. Я вижу, что она уже теряет связь с реальностью, уходит в свой мир.

Наклоняюсь к ней, говорю тихо и спокойно:

– Медуза, мне ничего от вас не надо. Я только должна знать, что вы видели, если видели, ничего больше. Пожалуйста, – молю я. – Пожалуйста.

– Si. Lo vi, – внезапно говорит она. Несколько раз моргает, смотрит на волны. – Я это видела.

– Что вы видели? Вы видели его… юношу? Высокий… с черными волосами…

– Я его видела. Si. Sangre, cubriendo todo su cuerpo…[38] – Она показывает на голову, потом вниз на грудь и руки.

– По его телу. – Я тяжело дышу. – Кровь?

– Si, по его телу. Кровь. Везде… – Ее руки сжимаются в кулаки, раскрываются. Она начинает рыть песок. – Мужчина преследует его, бьет по голове un ladrillo[39], и sangre, кровь, и юноша – se callo[40]. – Она показывает, падает на песок, закрывает глаза, тело дрожит. – Я предупреждаю тебя, этот человек. Я вижу… этот темный человек… он бросает юношу в воду. Он убегает.

Темный человек. Тед. Я пытаюсь подавить дрожь, которая начинает меня бить.

– Этот темный человек видел вас?

Она качает головой.

– Я пряталась там. – Указывает на один из пирсов впереди.

– А моя мама? – настаиваю я. – Что случилось?

– Она приходит, mas tarde[41], и юноша уже вновь на песке, – шепчет Медуза, подносит пальцы ко рту. – Y, entonces, todavia estrava sangrando – кровь у него все идет, – и она видит его, и громко кричит, и бежит, и садится, и кладет голову на колени, и руками касается головы, крови, и она плачет, и она очень печальная…

– Она пыталась остановить кровотечение, – шепчу я. – В голове у нее помутилось, – говорю я. – Она каким-то образом поверила, что именно она причина кровотечения, именно она каким-то образом убила его. У нее просто помутилось в голове.

– Она целует его голову. Она говорит: «Мне так жаль. Мне так жаль». Она все время плачет.

Я это буквально вижу: моя мать на песке со Штерном, кровь течет ей на колени, он умирает у нее на руках. И все во мне взрывается: чернота в легких, каждый внутренний орган, каждая мозговая клеточка, и я плачу тяжелыми, горючими, солеными слезами.

– Потом за ней пришла la policia. Она говорила только: «Мне так жаль, мне так жаль», – и она огляделась и сказала: «Скажите Оливии, что мне так жаль. Скажите ей, что я люблю ее».

Перед тем, как ее увели, она обратилась ко мне. Я думаю над словами, которые она повторяла вечером, поглаживая мои волосы при свете лампы на прикроватном столике, когда ветер легонько надувал занавески: «Ты самое прекрасное, что я создала. Прекраснее музыки, больше, чем музыка».