Есть определение Верховного суда о том, что 58-я статья распространительному толкованию не подлежит. Между тем, по этой статье отправляли в Сибирь за рассказ антисоветского анекдота, за слушание радиопередач из-за границы, за выражение неудовольствия в очередях, за ссору с председателем… Один продавец ларька был осужден за то, что завернул селедку в кусок газеты, где был напечатан большой портрет Сталина. Был и такой случай. В окнах библиотеки были выставлены две картины: на одной изображалась семья голодного немецкого рабочего, сидящая за столом перед пустыми тарелками, на другой – довольная, сытая, хорошо одетая семья советского рабочего, а на столе перед ней – полные тарелки дымящейся пищи. Внизу надписи: «У них», «У нас». Один прохожий сказал: «Надписи перепутали». За это он получил 8 лет лагерей. Около таких картин дежурят энкаведешники в штатском и «ловят рыбку». Еще ловят людей гадалки (им разрешается ругать в разговорах с клиентами советскую власть, чтобы заслужить доверие посетителей). Иногда этих предсказателей будущего арестовывало НКВД, для камуфляжа, и затем освобождало.

На заседании сельсовета один крестьянин не выдержал и пустился в критику. Может быть, он где-нибудь слышал, что Сталин поощряет критику и самокритику. Он сказал: таких, как у нас, председателей три: один сидит под мостом, другой у кобылы под хвостом, а третий у нас за столом. Он был тут же схвачен и затем осужден на 10 лет. Никакого призыва к свержению советской власти не было: он критиковал личность председателя.

Как только человека сажают, начинает собираться «материал». Первое – это социальное положение. Оказывается, в эпоху НЭПа он торговал на базаре иголками, камушками для зажигалок, таблетками сахарина, т. е. выбирал патент на нетрудовое занятие. Второе – связь с заграницей: оказывается, и тут неблагополучно: какой-нибудь племянник во Франции. Третье – на производстве не выполнял норм выработки, не посещал профсоюзных собраний. Имеет выговор за опоздание на две минуты на работу. Подписался на заем в меньшем размере, чем постановлено на общем собрании коллективом рабочих и служащих. Соблюдает религиозные праздники: Рождество, Пасху. Не имеет в своем жилище портретов вождей. А тут еще какой-нибудь сексот из сослуживцев подкинет «материал» – вот вам и личность контрреволюционера, вполне установленная.

В эпоху НЭПа статьи 58–7 (вредительство), 58–14 (контрреволюционный саботаж), 58–10 (агитация) были заморожены и не применялись. Но затем, отогретые восходящим солнцем социализма, эти страшные удавы поднялись во весь рост. Притаилась также до поры до времени и статья 61 Уголовного кодекса из отдела преступлений «против порядка управления». Она преследует за неплатеж налогов и невыполнение государственных обязательств. Этот вид змеи нападает на человека всегда втроем: одна самка и два самца. Самка – это фининспектура, самцы – это сельсовет и нарсуд. Укусы их не вызывают мгновенной смерти, она наступает после продолжительных мучений, как мною было описано в случае с Василием Ивановичем в ст. Тульской. Единственное средство против их укуса – это потерять личную свободу и свободу труда, т. е. поступить в колхоз или артель. Но есть люди, которые не могут воспользоваться этим лекарством: это кулаки и лишенцы – они гибнут. Ст. 61 распадается на три части, по третьей части определено наказание в два года лишения свободы и ссылка после этого сроком на 5 лет. Эта часть применяется, когда преступление признается «злостным».

Однако позволительно спросить: раз человек не уплатил налога, или не выполнил плана поставок хлеба, молока, мяса, яиц или шерсти, не запахал положенной ему по плану земли – то почему, как только человек представляет справку в суд, что он вступил в колхоз, дело прекращается? Ведь крестьянин преследовался за задания, невыполненные в прошлом.

Далее идет ст. 74 Уголовного кодекса, также из отдела преступлений «против порядка управления». Она говорит о действиях, сопряженных с явным неуважением к обществу, т. е. о хулиганстве.

Представьте себе, на первый день Пасхи по главной улице города едет извозчик. Калека лошадь припадает на одну ногу и еле-еле тащит дрожки, в которых сидят три священника в церковном облачении. У всех у них растрепаны бороды и волосы, носы и щеки горят, они пьяны, клобуки и скуфьи сбились набок, в руках – крест и Евангелие. Один горланит «аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя», другой вопит «Христос Воскресе из мертвых», третий тоже что-то кричит. Они машут крестами и Евангелием, как бы благословляя идущий по тротуару народ. Привлек ли прокурор, этот «блюститель законности», кого-нибудь за хулиганство, то есть за действия, сопряженные с явным неуважением к верованиям народа? Нет. Согласно главе Уголовного кодекса «Об отделении церкви от государства», объявлена свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды. Вот эту свободу антирелигиозной пропаганды и защищает прокурор. Если бы настоящие священники позволили себе идти или ехать и благопристойно благословлять народ, с ними поступили бы совсем иначе, несмотря на закон о «свободе религиозной пропаганды».

Мне не известны случаи, чтоб прокурор привлек партийцев, комсомольцев и комсомолок к ответственности за хулиганство, за то, что они в Светлое Христово Воскресенье, когда весь народ стоит в церкви и дожидается торжественного момента, идут вокруг церкви с факелами, бьют в сковородки, кастрюли и ведра палками, горланят, свистят, мяукают – это тоже называется правом на антирелигиозную пропаганду. И в обязанности прокурора входит защита этого права.

Я не говорю о мелких бытовых делах, которые разрешаются «по закону» только в том случае, если судья не получил взятки или телефонного звонка из вышестоящей организации, – я говорю об общей системе советских законов и судопроизводства. По закону прокурор может вступить в любое гражданское дело на стороне истца или ответчика, когда этого требуют интересы государства или трудящихся. Приведу такой пример. В народном суде 2-го участка города Екатеринодара разбиралось алиментное дело. Истица требовала с крупного партийца средства на содержание прижитого от него ребенка. Тот отрицал отцовство. Для защиты партийного тунеядца, т. е. на стороне ответчика, выступал прокурор, подвергая истицу оскорбительным допросам и издевательствам. Суд в иске, конечно, отказал. Истица, придя домой, отравилась и оставила записку: «На суде я говорила правду. В смерти моей прошу винить прокурора».

Или когда из мужика нужно выпить последнюю каплю крови – прокурор тут как тут. Да оно и понятно. Поскольку по «учению» Маркса – Ленина – Сталина крестьянство является классом, в руках которого находятся орудия и средства производства: лошади, волы, телеги, бороны, сохи, а главное – земля, то крестьянин, как представитель класса мелкой буржуазии, враждебен пролетарской «философии». Отсюда вся ненависть и жестокость коммунистов к этому классу.

Приезжает прокурор «тов. Доценко», бывший сотрудник НКВД, в колхоз. Как во всяком другом колхозе, здесь прорывы: или весенняя, или осенняя пахота сделаны не вовремя, или зерно не протравлено формалином до посева, или падеж телят, или инвентарь не отремонтирован, или же, обычно, всё вместе. А еще хуже, если первая заповедь не выполнена: хлебозаготовка!

Так как он с дороги голодный, ему сейчас же подают, смотря по сезону, либо яблоки и мед, либо яичницу в десять глазков, либо жареную баранину. Пожирая все это, он требует статистические и бухгалтерские данные, он уже знает «слабину», присущую каждому колхозу. Тычет пальцами в графы, обнаруживает отставание, невыполнение, прорывы и нагоняет на всех холоду. Правлению и бухгалтеру уже мерещится если не 58–7, то во всяком случае ст. 109 Уголовного кодекса, т. е. должностное преступление. Закончив эту протирку с песком, он спрашивает:

– А я слышал, у вас поросята продаются. Почем живой вес?

– Как же, как же, товарищ прокурор, продаем 2 руб. 50 коп. за килограмм живого веса.

– Ну, так отберите мне килограмм десять, да получше.

Он платит под квитанцию 25 рублей. Поросенка он не берет. Неудобно: скажут – прокурор взял взятку поросенком. Прокурору его привезут. И действительно, месяца через два ему привозят резанного, откормленного и отделанного уже кабана пудов на шесть. Ему по крайней мере девять или десять месяцев. Он на базаре стоит три или четыре тысячи рублей. Прокурору, чтоб заработать эти деньги, служить нужно не менее полугода.

– Сколько я вам должен заплатить за корм?

– Помилуйте, ничего. Он у нас в колхозном стаде гулял в степи.

Что это, злоупотребление властью, вымогательство или взятка? То же самое и с мануфактурой. Через задние двери, вне очереди набирается в «раймаге», т. е. в районном магазине, рублей на двести-триста мануфактуры, затем она реализуется на базаре в городе, через тещу или мамашу, и выручается тысячи две или три. А как хорошо одеваются все арбитры, сравнительно с остальным населением! И костюмчики, и обувь приличная, и белье. Просто они разбирают споры между хозяйственными организациями, а потому «задние двери» для них везде открыты. Это не взятки, это просто любезность со стороны хозяйственников.

Я не ставлю себе целью полный анализ советского Уголовного кодекса, но касаюсь лишь наиболее ходовых статей и стараюсь их иллюстрировать случаями из моей судебной практики. Остановлюсь еще на главе «Отделение церкви от государства». Религия объявлена частным делом каждого. Никаким покровительством от государства она не пользуется. Церковь лишена прав юридического лица, не может иметь никакого имущества. Всякие публичные религиозные церемонии возможны лишь с разрешения местного исполкома, которое получить, конечно, нельзя. Службы совершаются в храмах, являющихся собственностью государства. Они сдаются группам верующих в бесплатное арендное пользование. Однако священник обычно облагается таким неимоверным налогом, что прихожане должны собирать для него деньги, чтобы он не был предан суду по ст. 61 УК за неуплату налога, что карается тюремным заключением и закрытием храма. В сельской местности, если священник имеет неосторожность завести десяток кур, он получает на них и «задание». Один мой клиент, дьякон, принес мне окладной лист на сдачу пяти тысяч яиц. У него было десять кур. Обычная норма налога для крестьянина 150 яиц с курицы в год; с него же брали – 500 штук. В сельском Совете ему сказали, что если его куры не несут по 500 яиц, пусть, мол, заводит больше кур, но задание снизить отказались. Нужно ли говорить, что если бы он завел сто кур, то получил бы задание на пятьдесят тысяч яиц? Таким образом, недостающие яйца он должен был собрать с прихожан, с тех самых, с которых он собирал и недостающие деньги для налога. Так что церковь играла при этом еще и роль сборщика налогов.