Книги

Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы

22
18
20
22
24
26
28
30
Николай Владимирович Палибин Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы

До Октябрьской революции автор трудился адвокатом в Москве. В Первую мировую войну – поручик 2-й Гренадерской артиллерийской бригады. В августе 1918 года вступил в Добровольческую армию. Затем в СССР вынужден был жить по подложным документам, на имя Лопатина. С 1923 года – член коллегии защитников Кубанской области. В 1935 – „вычищен” и лишен возможности работать адвокатом.

Проработав адвокатом 13 лет и еще несколько лет юрисконсультом, автор видел все недостатки советского суда и мог сравнить его с тем, что было до революции. Как и другие современники и сегодняшние исследователи, Палибин отмечал две самые острые проблемы советского суда 1920−30-х гг. – массовое взяточничество и политизированность, растущую и ставшую почти вездесущей в 1930-е гг.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Россия начала XX века,судопроизводство,адвокаты,историческая публицистика 2022 ru
Padma Fiction Book Designer, FictionBook Editor Release 2.6.7 16.08.2022 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67951085 Текст книги предоставлен правообладателем 37c2c7c9-1d58-11ed-9637-ac1f6b0b3464 1.0

Version 1.0 – Создание документа – Padma

Литагент Алгоритм 1d6de804-4e60-11e1-aac2-5924aae99221
Записки адвоката. Организация советского суда в 20–30 годы Родина Москва 2022 978-5-00180-630-1 УДК 82-94 ББК 85.374 П 14 Историко-публицистическое издание Редактор О.В. Селин Художник Б.Б. Протопопов © Палибин Н. А., 2022 © ООО «Издательство Родина», 2022

Николай Владимирович Палибин

Записки адвоката

Организация советского суда в 20–30 годы

* * *

© Палибин Н. А., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Глава 1. Первые встречи

Записки мои охватывают период с 1920 по 1935 годы. Местами я касаюсь и более позднего времени. В течение тринадцати лет я был тогда членом коллегии защитников в Кубанской области на Северном Кавказе, а остальное время – юрисконсультом различных хозяйственных организаций области. И поскольку вся судебная система и практика Советского Союза остались без изменений, я полагаю, что записки мои не будут лишены интереса, тем более что и на оккупированных территориях Восточной Европы вводится точно такая же система, будь то венгерский народный суд, польский военный трибунал или румынский верховный суд – от советского судопроизводства они существенно не отличаются, так как ссылок на буржуазные законодательства и на законы «свергнутых народом» правительств советская власть не допустит никогда. С уверенностью можно сказать, что если в оккупированных коммунистами государствах местная армия перестраивается по советскому образцу, хозяйственная система ставится на социалистические рельсы, политическая полиция напоминает советское НКВД, то советские кодексы просто переводятся на местный язык; и таким образом вводятся испытанные уже при строительстве социализма в СССР судебная система и практика.

Я не участвовал в громких столичных процессах. Я знал о них только из газет. Но вся структура этих процессов, а главное – «подкладка» были мне известны. Я же видел, как преломляется советское законодательство в «низовке», т. е. в нашей обездоленной несчастной деревне, и ей, главным образом, посвящаются эти строки. Насколько позволяли силы и знания, я защищал людей, имевших несчастие попасть под колеса советского «правосудия». Перед моими глазами проходил «страшный суд» – перестройка деревни на социалистических началах; и мне, как защитнику, хотелось временами умереть вместе с моими клиентами.

Впервые юридическую «помощь» я оказал в 1920 году. В глухую станицу Старо-Джерелиевскую тайно ночью пришел отряд частей особого назначения (ЧОН) в количестве пятнадцати человек. Наутро председатель столичного Совета, бывший клоун бродячего цирка «Рыжий», алкоголик, созвал на площади митинг. С дощатой наскоро сколоченной трибуны он, охрипшим пьяным голосом, ораторствовал о власти Советов, о воле народа и о врагах нового строя, затем стал называть некоторые фамилии по списку и спрашивал собравшихся: «Хороший это человек? Кто „за“, подымите руку». В списке он делал отметки тем, за кого было подано много голосов.

Присутствующие не подозревали, что они выносят смертный приговор. Наоборот, после речи председателя, говорившего о врагах революции, им казалось, что чем больше они подымут рук, тем сильнее будет защита подозреваемого. Они голосовали за честных порядочных людей, домовитых хозяев, тружеников-хлеборобов.

Через час после наступления темноты люди, получившие подавляющее большинство голосов, со связанными руками были заперты в сарае при станичном управлении. Я был в это время заведующим детским домом в этой станице. Я слышал, как ночью в отдельной хате, где помещалась наша кухня, кухарки и уборщицы, «красноармейские вдовушки», гуляли с бойцами ЧОНа и распевали пьяные песни. А в предрассветных сумерках двадцать один мужчина и четыре женщины были выведены за станицу и порублены шашками.

Наутро ко мне в детский дом привезли фуру «пожертвований» для детей, мужскую и женскую одежду, и сложили в кладовой. Вскоре явилось и несколько чоновцев, под тем предлогом, что хотели проверить, как содержатся дети. К этому времени весть об убийстве двадцати пяти человек уже облетела станицу, и дети смотрели на толпу вооруженных чоновцев, как испуганные овечки. Начальник чоновцев, выше среднего роста, широкий, черный как уголь, с волосами, растущими из носа и ушей, слепой на один глаз и со шрамом на лице, спросил меня: «Одежду получил?» Я ответил, что получил. Несколько мгновений длилось молчание. Вдруг один мальчуган сказал:

– Дядечка, а на одежде-то кровь…

– Молчи, дурак, это глина, а не кровь, – ответил чоновец. – Пошли, товарищи!

И группа повалила на кухню опохмеляться.

Как адвокат по профессии, чем я мог помочь этим несчастным людям, схваченным злодеями, брошенным в сарай и затем казненным? Вся моя юридическая помощь выразилась в том, что я по тайной просьбе родственников ночью, за несколько часов до казни, просунул в сарай несколько листов писчей бумаги и карандаш, чтобы осужденные написали прошения, хотя и не было ясно, кому. И эта передача была самым рискованным предприятием за всю мою адвокатскую работу.

Я вспоминал в эту ночь дело об убийстве великого князя Сергея Александровича. Его убийцу, Каляева, в царском суде в сенате защищали публично два присяжных поверенных – Тесленко и Жданов. В порыве красноречия Тесленко, высокий красивый адвокат с наружностью русского боярина с картины Маковского, воскликнул: «Довольно лить кровь на весы правосудия, господа сенаторы!» Речи защитников длились не один час и были затем изданы отдельной брошюрой…