Дымок не поверил своим ушам.

– Настенька, родная, ты не ошиблась?

– До конца дней своих его не забуду! – твердо ответила княжна.

– Что скажешь, отец дьякон? – дрогнувшим голосом обратился Дымок к Кириллу.

– Погано, командир! Кто-то крепко нас прихватил! – сурово промолвил дьякон. – Проводи княжну в девичью светелку, а сам возвращайся сюда, я вызову Желтка, будем с ним беседовать по душам.

Сделав паузу, Кирилл добавил по-английски:

– Попроси Катерину осторожно подготовить княжну и сообщить ей о смерти родителей. Катенька девочка умная, душа у нее трепетная и добрая, она боль смягчить сумеет лучше, чем мы с тобой! А теперь иди и не задерживайся!

Кирилл, тяжело ступая, сгорбившись, будто на него взвалили тяжелую ношу, вернулся в избу, вызвал пятерых своих людей. Троим приказал находиться в избе в полной боевой готовности и по его команде скрутить всякого, хоть самого архангела Гавриила. Впрочем, особникам можно было бы этого не говорить, специфика их службы как раз и заключалась в беспрекословном и немедленном выполнении любого, даже самого, казалось бы, странного приказа своего начальства. Одного из пятерки он послал за Желтком, велел пригласить его для дальнейших расспросов о вчерашнем происшествии. Пятым был как раз Чебак, тот самый особник, который сообщил вчера о «ворье» и «чуме».

– Где этот мужичонка с рынка, который якобы нашего дружинника, других бойцов в кабак заманивающего, видел? – обратился к нему дьякон.

– Да здесь, у нас, под замком.

– Отведи его в соседнюю комнату, пущай он через глазок дверной поглядит, может, опознает кого из присутствующих.

Вскоре в избу вошел Желток, бесцветным голосом доложил о прибытии, сел на указанное ему место: на скамью напротив двери во внутренние помещения, как раз напротив потайного дверного глазка. Его лицо было бледным, осунувшимся, взгляд тусклым и каким-то безжизненным.

Кирилл начал задавать ему уточняющие вопросы по вчерашней гибели бойцов его десятка. Вскоре пришел Дымок и по знаку Кирилла сел рядом с Желтком. Дьякон глубоко вздохнул, велел пригласить десятника, бывшего вчера дежурным по усадьбе, и тоже усадил его на скамью рядом с Желтком, затем повернулся к Чебаку, молча посмотрел ему в глаза. Тот понимающе кивнул едва заметно и прошел во внутренние помещения, плотно закрыв за собой дверь.

– А теперь, брат Желток, расскажи мне о том, что ты делал в усадьбе после возвращения с рынка, – задал неожиданный вопрос Кирилл.

Желток, утративший всю свою природную веселость, по-прежнему без эмоций, как будто находясь под воздействием неких снадобий, после небольшой паузы тихо и неуверенно ответил, что он плохо помнит конец вчерашнего дня. Вероятно, бродил где-то в саду, вдали от людских глаз.

Кирилл вопросительно посмотрел на дежурного. Тот пожал плечами и подтвердил, что десятника Желтка он вчера вечером действительно не видел, во всяком случае, за ворота десятник не выходил.

Тот факт, что Желток не проходил за ворота на глазах у часовых, ни о чем, конечно же, не говорил, поскольку ограда усадьбы, даже бдительно осматриваемая караулом по периметру, – не препятствие для лешего. Он мог незаметно уйти и вернуться в усадьбу так, что малочисленный в связи со вчерашними событиями караул его не заметил.

В то время как Кирилл задавал эти вопросы, Чебак вывел из арестантской комнаты, хотя и предназначавшейся для содержания под замком подозрительных «гостей», но, впрочем, мало похожей на темницу, выспавшегося и объевшегося щедрым угощением мужичонку с рынка, подвел его к закрытой двери, велел заглянуть в глазок.

– Ну что, православный, узнаешь кого-либо из трех дружинников, на скамье сидящих? – шепотом спросил особник.

– Да как же не узнать, благодетель? Вот тот вон, рыжий, про ворье и чуму вчерась говорил да ваших людей в кабак зазывал!